Дальгрен

Люди – из коммуны, из гнезда, из толпы просто зрителей – хлопали и скакали у огня. Еще семеро, рявкая, вскрикивая и взвизгивая, вырвались из драного кольца, завертелись среди и под (одна очень черная девочка скакнула над) оптическими цепями, исчертившими всю поляну. Звериные головы, выдутые из света, как из стекла, прорывали дымную завесу; от резкого воздуха нам саднило горла.

Сдвинув головы и перешептываясь, ко мне направлялись три силуэта. Саламандр в центре совещался с Вороном и Собором. Ворон и Саламандр были голые. (На висках, подсвеченные костром сзади, ярко вспыхнули кудри – формы и цвета разные…) Рука Саламандра лежала у Ворона на плече.

Саламандр говорил:

– Охрана! Слыхали, а? Калкинз просит охраны?..

Собор сказал:

– Скорпионы никого не охраняют.

Саламандр сказал:

– Они там расстреляли почти все, сука, окна почти во всем, сука, доме! Слышь, это ж спятить можно!

Ворон спросил:

– Расстреляли дом Калкинза? Снайпер?..

Саламандр сказал:

– Да не Калкинза! И никакой, блядь, не снайпер! Люди эти, из универмага. Помнишь дом здоровенный, где Тринадцать раньше жил на шестнадцатом? Так они, слышь, расстреляли его подчистую, почти все, сука, окна!

– Ёпта! – Собор затряс головой. – Эти белые хуже ниггеров!

– Охрана! – фыркнул Саламандр.

Ворон засмеялся.

Они ушли в темноту.

Я смотрел на огонь. Одна штанина так и болталась на лодыжке. Я раскачивался, и раскачивалась оптическая цепь на икре.

– Я хочу… плясать.

– Так ты из штанов-то вылезай тогда, – сказал Денни. – Споткнешься ведь. – Но похоже, не хотел, чтоб я пошел.

От каждого хлоп! в черепе что-то вздрагивало и вспыхивало само по себе. В ушах гремело, будто я склонился к барабану. От каждого взрыва чокнутое эхо запинками дразнилось в драном шуме. Я сделал шаг, рукой разминая гениталии. Чувствительные. Еще шаг.

– Осторожно…

Ланья, видимо, наступила на мою штанину – штаны слезли. Я споткнулся, но пошел дальше. Туда, где плясали.

В черной водолазке он стоял среди зрителей, скрестив руки на груди. Не заметил, что я смотрю. Но Сеньора Испанья, и Б-г, и еще кое-кто заметили и перестали плясать. На шее у меня висели призмы и линзы. Зеркала и призмы раскачивались на запястье. Линзы и зеркала свисали с лодыжки и волочились по траве.

Он шевельнулся. Пламя костра стряхнуло патину ему на темные волосы.

– Эй!.. – громко сказал я. – Я теперь знаю, кто… кто я. А кто ты?

Он мне нахмурился.

– Кто ты? – повторил я. – Говори. Я знаю, кто я! – Еще кое-кто бросил плясать и прислушался. Но все равно хлопали ужас как громко. Я потряс головой. – Почти…

– Шкет? – спросил он; в голом виде узнал меня не сразу. – Эй, Шкет! Как дела?

Этот человек интервьюировал меня на празднике у Калкинза.

– Нет, – сказал я. – Кто я – я знаю. А ты скажи, кто ты.

– Уильям… – начал он. – Билл?.. – И затем: – Ты меня не помнишь?

– Я тебя помню. Я просто спрашиваю, кто ты!

– Билл, – повторил он. И с улыбкой кивнул.

Двое из тех, что остановились послушать, захлопали снова.

– Это я знаю, – сказал я. – Это я помню. Как твоя фамилия?

Он чуть задрал голову. Его улыбка – дракон, проскакав мимо, на миг запятнал его лицо зеленью – напряглась.

– Скажи свою, и я скажу мою. – В ожидании смеха рот у него так и не закрылся.

Но засмеялся я. Уильям?.. Я заорал:

– Я знаю, кто ты! – И истерика переломила меня пополам. – Я знаю!..

– Эй, Шкет? Давай-ка… – Ланья – они с Денни подгребли за мною следом – снова взяла меня под руку.

Я рванулся прочь, наткнулся на цепи танцующих и увернулся, размахивая своей. Но Ланья меня не отпускала; и Денни тоже держал. Я опять рванулся и рухнул на незнакомого чувака, а тот закричал: «Айййй!» – засмеялся и меня обнял. Я уставился в сияние светощита, на секунду ослепнув, и пульсирующие послеобразы расступились не вмиг.

– Пошли, слышь, – твердил Денни, дергая меня за руку. – Осторожно… – и приподнял цепь, чтоб я пролез.

– Вот хорошо, – сказала Ланья. – Сюда…

Голова закружилась, и я чуть не упал. Огонь и ветви пошли колесом по черному небу. Я наткнулся на древесную кору и развернулся к ней спиной.

– Но я знаю, как его зовут! Иначе не может быть. Он больше никем быть не может! – твердил я им, а потом расхихикался, и от этого улыбка получилась такая широченная, что заболели мускулы и пришлось растирать их ладонями. – Наверняка это он! Вы же понимаете почему, да? Вы же понимаете?

Они не понимали.

Но ненадолго понял я.

И заплясал, чуть не лопаясь от новообретенного знания.

Никогда в жизни так не веселился.

Потом вернулся и подсел к ним.

Ладонь Денни лежала у меня на колене; Ланья плечом прижималась к моему плечу, рукой к моей руке. Мы сидели на корнях, в десяти футах от высоченного раздвоенного огня, глядя, как мужчины и женщины прыгают и скачут под музыку своих тел – один выгнулся назад и колотил себя по бедрам, другая медленно кружилась и всякий раз громко вскрикивала, короткими волосами задевая низкий сук. Третий танцевал, раскачивая концами расстегнутого ремня. А четвертая стаскивала с себя джинсы.

Билл, скрестив руки на черном свитере, наблюдал из толпы наблюдателей.