Дальгрен

Я услышал, как Денни сказал:

– Он спит.

Открыл один глаз себе в локоть. Другой смотрел Другим увидел дверную притолоку. Потом ее Потом шаги внизу / и кто-то что-то подвинул, проходя / стали Ланьи[ными]. Я лежал и ждал, когда над антресолями взойдет шар ее волос.

– Ты не спишь. – Она ухмыльнулась и залезла на антресоли. – Я всех детей определила на хранение.

– Хорошо, – сказал я. – Чего ты утром так на меня вызверилась, когда я их привел?

– Что?

Я поднял голову с локтя и повторил вопрос.

– А. – Она развернулась на краю и попой придвинулась мне под бок. – Я просто ленивая – почти, хотя и не совсем как ты. И не люблю напрягать людей. – Она сунула руку мне в пройму жилета. – И к тому же я считала, что тебе надо их оставить. – Ее прохладные пальцы касались коснулись цепи.

– Да?

Она кивнула.

Тут я расстроился.

– Я тебя сильно недопонял.

– Я знаю, да. Я читала, как ты записал про то, что я сказала в кухне /про/ когда Б-г принес статью.

– И ты говорила совсем не то, да?

– Сказала я так: что ты будешь делать с ними? Как ты организуешь их доставку в школу, если их будут доставлять в школу, нашел ли ты им смены одежды; может, стоило выделить им отдельный матрас… в таком духе.

– Ты правда считаешь, что здесь им было бы лучше?

– Там, где ты их нашел, кто-то пытался сжечь их заживо. Я, конечно, могла отправить их к Ричардсам…

– А черные семьи тех, кто у тебя учится?

– У тебя весьма занятное представление об этом городе, – сказала она. – Тут нет никаких черных семей. Кое-кто из моих ребят тусуется в этом цирке у Джорджа Харрисона. Ну или с теми, кто согласен их терпеть. Кое-кто, насколько я понимаю, вообще сам по себе.

– И куда ты их пристроила?

– В коммуну главным образом.

Я снова лег.

– Здесь им было бы лучше.

– Ммм, – согласилась она. – Роза ушла с женщиной, у которой уже пару недель живут три девочки. Все были очень любезны. – Она шевельнула пальцами. – Но зря ты их не оставил.

Я перекатился на спину.

Ее рука повозила мне по животу.

– Я не хотел.

– Может, захотел бы кто другой здесь в гнезде. Все к ним прониклись… Я вот хотела.

– Ты здесь не живешь, – сказал я. – Только пять дней в неделю. И у тебя они и так есть, в школе.

– М-да, – сказала она. – Пять дней в неделю. Но ты дело говоришь. – Она убрала руку. – Скажи, как тебе это удается.

Я спросил:

– Что?

– Как ты… ну, я про статью.

– Кто-то говорил про мою статью?

– …твою? – В ее улыбке было маловато насмешки – так я и догадался, что она насмехается.

– Про меня. Ты поняла.

– Занятно… – Она скрестила ноги, подтянула к себе коленки, /морща/ на одеяло. – Вчера вечером в баре говорили про тебя, как обычно. Но на спасении детей особо не зацикливались. По-моему, оно диссонирует с твоим имиджем.

Я поразмыслил.

Она объяснила:

– Недостаточно двойственно для тебя. Лобовая героика.

Я услышал, как вшел [вошел?] Денни, что-то подвигал под антресолями, поискал, не найдя [нашел?] – Ланья глянула вниз – и уйдя [ушел?].

– Все клевые слухи про тебя, как правило, двойственны, в них есть этот дуализм хорошего и дурного… а тебя волнует твой имидж? – вдруг спросила она.

– А то.

– Удивительно, – сказала она. – Ты же вроде никогда над ним нарочно не работаешь.

– Это потому, что он не имеет отношения к тому, что я взаправду на самом деле делаю. Мой имидж – он у других людей в головах. Интересно, неинтересно – не мо [не моя?] проблема. Меня он волнует, как, допустим, репутация любимой бейсбольной команды. Я ни минуты не воображаю себя бейсболистом.

– Ну, может быть. – Она взяла меня за руку и потрогала / раздутую костяшку большого пальца, которую я опять изгрыз до красного розового /воспаления /. – Настанет день, когда ты начисто отмоешь руки и сделаешь идеальный маникюр. И я брошу тебя навсегда. Ты совсем шизик, ты в курсе?

Отчего я рассмеялся.

– Я просто, [?] что в статье ни слова о Джордже. Вряд ли это/я это вычеркивать его было… – я чуть было не сказал «честно», – полезно для моего имиджа.

Отчего опять рассмеялся.