– Хорошо, – сказал бармен. – Хорошо, сейчас принесу. Не кипятись. Народ, вам повторить?..
– Тетрадь! – Шкедт грохнул кулаком по стойке.
– Хорошо! – Раздраженно цыкнув, бармен выудил тетрадь из клетки и швырнул на стойку. – А теперь вам повторить?
– А. Ну да, – сказал Шкедт. – Еще бы.
Помимо крови, мочи, мульчи и ожогов, на тетради были круги от бутылок, неосторожно поставленных на обложку. Шкедт открыл тетрадь на середине:
– …Не твоя, нет?
Фрэнк нахмурился:
– Ты ее нашел?
– Ага. В парке валялась.
Шкедт смотрел Фрэнку через плечо и читал имена в списке, пока Фрэнк не перевернул страницу.
– Вы что тут делаете? – спросил Джек у них из-за спин. – Ты Фрэнку показываешь свои стишки?
Шкедт обернулся:
– Да я тут чей-то дневник нашел.
– Фрэнк очень умный, – кивнул Джек. – Знает кучу всего. Историю преподавал. В колледже. И слинял из армии.
– Как многие из нас, – отозвался Фрэнк, не поднимая головы. – Те, у кого все хорошо с мозгами, уехали в Канаду. А остальных занесло сюда. – Он снова перелистнул.
– Ну как, тебе весело? – Джек положил руку Шкедту на плечо. – Здесь, знаешь, веселиться – самое оно.
– Обхохочешься, – ответил Шкедт. – Давно тебя не видел. Ты где живешь?
– Несколько дней жил у Тэка. – Рука Джека поднялась и упала. – Неделю, а потом он меня выпер – я ему больше не давал хер сосать.
Люфер в дальнем углу, нахлобучив кепку по самые уши, по-прежнему жарко беседовал с Фенстером.
Рука Джека опять упала.
– В этом городе есть
– Ты им тоже вполне понравился, – сказал Фрэнк, не отрываясь от тетради. – Просто они с тобой незнакомы.
– Это да, не очень близко пока что.
– Слышишь? – И Фрэнк поднял взгляд. – Это все ты писал?..
– Ага… то есть нет. В основном там уже все было, когда я нашел. Я потому и спрашиваю, не твое ли.
– А, – сказал Фрэнк. – Нет. Не мое.
Шкедт вывернулся у Джека из-под руки.
– Это хорошо. А то когда ты сказал, что потерял тетрадь, я подумал…
– Ага, – сказал Фрэнк. – Ясно.
– Мы пойдем, еще девчонок поищем, – сказал Джек. – Айда с нами, хочешь?
– Джек считает, что толпой безопаснее, – пояснил Фрэнк.
– Не. Не, не в том дело, – возразил Джек. – Я просто подумал, может, он хочет с нами, девчонок поискать. И все. Может, снова в этот дом завалимся?
– Эй, спасибо, – сказал Шкедт. – Мне еще тут поболтаться надо.
– У Шкедта своя баба есть, – продемонстрировал осведомленность Джек. – Небось, ждет ее.
– Э, мне… ну, жаль, что тетрадь не твоя, – сказал Шкедт Фрэнку.
– Да, – ответил тот. – Мне тоже.
– До скорого, – сказал Джек, а Шкедт между тем (улыбаясь, кивая) гадал, что означает Фрэнков тон.
Рассеянно потирая бумагу (под пальцами слепые оттиски авторучки), он смотрел, как эти двое уходят.
Толкнув их плечом, в бар вошел Эрнст Новик. Остановился, одернул полу пиджака, огляделся, увидел Фенстера, увидел Шкедта и направился к Шкедту.
Тот слегка выпрямил спину.
– О, здравствуйте. Как вы нынче?
От своей маленькой победы Шкедт заулыбался. Чтобы скрыть улыбку, перевел взгляд на тетрадь. Стихотворение, на котором Фрэнк открыл, вчерне называлось:
«ЛЮФЕР»
На полях Шкедт набросал варианты: «Рыжий Волк», «Огненный Волк», «Железный Волк».
– Э… порядок. – Внезапно и решительно он сдернул ручку с верхней петлицы жилета, вычеркнул «ЛЮФЕРА» и поверх вписал: «ПРИВОДЯЩИЙ ВОЛКОВ». Посмотрел на Новика: – У меня все прекрасно; и я много работаю.
– Это хорошо. – Новик взял выставленный ему джин-тоник; бармен отошел. – Я, вообще-то, как раз и надеялся вас встретить. Потому что мы тут поговорили с Роджером.
– С мистером Калкинзом?
– Мы сегодня после ужина гуляли в садах «Октября», пили бренди, и я рассказывал ему про ваши стихи. – Новик сделал паузу, подождал, но не дождался реакции. – Он остался под большим впечатлением.
– С чего бы? Он не читал же.
Новик опустошил бокал.
– Вероятно, на него произвел впечатление мой рассказ, а равно… как бы это сказать? Не то чтобы они
Шкедт кивнул – не столько подтвердил, сколько предложил продолжать.
– Она образует декорации, а также творит некое настроение или ставит вопрос. Или я вчитываю слишком нагло?
– Чего? Не, нормально.
– Так или иначе, Роджер высказал идею: давайте спросим молодого человека, не хочет ли он эти стихи напечатать?
– Чего? Не, нормально. – Пунктуация та же, но у каждого слова – совсем иная длительность, и ударение, и интонация. – То есть это бы… – Улыбка расщепила напряжение, которое стягивало его лицо. – Но он же их не видел!
– Я ему на это указал. Он ответил, что полагается на мое воодушевление.
– Вы