Дальгрен

Тэк пронес стаканы с бренди над плечом какой-то женщины, обогнул какого-то мужика. Фенстер наблюдал, задрав подбородок.

Тэк вернулся к Шкедту. Фенстер подгреб следом.

– Держи бренди. Это Пол Фенстер, мой любимый бунтарь, умудрившийся провафлить свою причину[21].

– Это тебе так кажется. – И Фенстер отсалютовал пивной бутылкой.

– Ну, он не то чтобы провафлил. Он отвернулся, а она куда-то слиняла. Пол, это у нас Шкет. – (Получилось без воодушевления – или, может, Шкедт спроецировал.) – Пошли сядем.

– Здрасте, – кивнул Шкедт Фенстеру, который не глядел на него, не слышал его и, судя по всему, не узнал. Ладно, разговаривать Шкедту все равно было неохота, так что эдакой уклончивостью Фенстеру удалось его позабавить.

– Пошли-пошли. – Снова тревожно глянув на Шкедта, Тэк повел обоих к кабинке.

Жестикулируя бутылкой, Фенстер продолжал:

– У меня еще какая причина! Да, вы лишились девяноста пяти процентов населения, но все равно город-то прежний…

– Тебя здесь прежде не было. – Тэк сел с краю диванчика, и Фенстеру пришлось устроиться напротив. После чего Тэк сдвинулся, освобождая место Шкедту, который эти маневры заметил – интересно, заметил ли Фенстер.

Шкедт сел. Его тотчас пихнула Тэкова нога – тепло, хоть и нежеланно ободрила.

– Я не о том, – сказал Фенстер. – В Беллоне раньше было… сколько? Процентов тридцать черных? А теперь, хотя вы столько народу потеряли, где-то под шестьдесят. Ну, по моим оценкам.

– И все живут в гармонии, мире и братской любви…

– Херня, – сказал Фенстер.

– …и тихий, ясный, золотой полдень лишь изредка омрачается всхлипами бедной белой девочки, обесчещенной сорвавшимся с цепи негритосом.

– Ты чего, перед шкетом этим выделываешься? – Фенстер ухмыльнулся Шкедту. – Я с Тэком познакомился в первый день, как пришел в Беллону. У него голова-то на плечах имеется. Это он только делает вид, что в ней мозгов маловато. А ты такой сам в петлю лезешь. – Шкедта он так и не узнал.

Шкедт кивнул поверх дымящегося стакана. Пары́ обжигали; он улыбнулся Фенстеру, и его замутило.

– Ой, да я тут, сука, страж на вратах. Со столькими пообщался в первый день, как они пришли в город, – только успевай считать. – Тэк сел поудобнее. – Я тебе открою тайну. Ты к тем присмотрись, с кем я заговорю снова, на третий день, четвертый и пятый.

– Ты считаешь, у вас тут с черными все хорошо? Ты бы очки-то розовые снял?

Тэк резко подался вперед и кожаными локтями уперся в столешницу:

– Это ты будешь рассказывать мне? Лучше другое скажи: ты как собираешься их спасать, сидя аж на Брисбен-авеню?

– Я уже не у Калкинза. Переехал обратно на Джексон. Домой вернулся.

– Да неужто? И как погостил?

– Ч-черт… что он меня позвал – это мило, конечно. Приятно провел время. Дом у него прекрасный. Поболтали пару раз. Неплохо побеседовали, по-моему. Потрясающий человек. Но там эта вечная воскресная гулянка, тридцать восемь дней в месяц, у меня такое ощущение, – я не понимаю, когда он успевает отлить, не говоря уж каждый день писать по полгазеты и рулить осколками этого дурацкого города. Я ему подбросил пару идей: коммутатор, детский сад, программа жилищной инспекции. Он утверждает, что хочет сотрудничать. Я ему верю… насколько можно сейчас кому-то верить. Поскольку власти тут, как легко заметить, толком нет, не удивлюсь, если ему удастся больше, чем можно ожидать.

Тэк повертел руками на столе, предъявил ладони:

– Только не забывай: за него тут никто не голосовал.

Фенстер подался вперед:

– Я против диктаторов особо ничего не имею. Если диктант пишу не я. – Засмеялся и хлебнул пива.

Глотки бренди жаркими узелками падали Шкедту в желудок и там развязывались. Он отодвинул ногу.

– Ты с ним обсуждал статью про Харрисона? – спросил он Фенстера.

– Про Джорджа Харрисона?

– Ну.

– Да ладно, вчерашний день, забытый скандал. Сейчас с реальными проблемами надо бороться. Ты когда-нибудь ходил по Джексон-авеню?

– Поперек.

– Короче, ты сначала там осмотрись, с местными поговори, а потом втирай мне про Джорджа Харрисона.

– Пол у нас Джорджа не одобряет, – размашисто кивнул Тэк.

– Я бы так не сказал. – Фенстер клацнул бутылкой по древесине. – Просто садизм – не моя тема. И насильников не люблю. Но если тебе охота с ним хороводиться – проблема сугубо твоя. Я считаю, эта шумиха – отвлекающий маневр худшего пошиба.

– Если ты вернулся на Джексон, вы с Джорджем теперь соседи; так что вы, хочешь не хочешь, хороводитесь, нет? Мне-то с ним только в баре любезничать надо. – И Тэк грохнул ладонью по краю стола: – Знаешь, в чем проблема, Пол? Джордж приятнее, чем ты.

– А?

– Нет, в смысле, я вас обоих знаю, вы оба мне нравитесь. Но Джордж мне нравится больше.

– Да иди ты, я ж видел плакаты у пастора Эми. Я вашего брата знаю…

– Нет, – сказал Тэк. – Нет, ты не врубаешься.

– Хер там… эй, а вот скажи-ка. – Фенстер повернулся к Шкедту: – Ты эти статьи читал? Номер про волнения и другой, где интервью?

– Чего? Нет, но я про них слышал.

– Тэк тоже не читал.

– Я про них наслушался, – эхом откликнулся тот.

– Так я о чем? Все про них слышали. Но с самого приезда мне только один человек сказал, что их читал.