Далеко от неба

Несмотря на тщательную конспирацию, экс не удался. Зельдовича и двоих его подельников, о появлении которых в городке никто не знал, арестовали на явке с полным набором свидетельств о запланированном нападении на какой-то особо охраняемый вагон в каком-то особом составе, торопящемся в Петербург из Владивостока. За подобное полагалась многолетняя каторга или даже смертная казнь, поэтому Ильин был весьма озадачен, встретив Зельдовича через несколько лет на одном из сибирских приисков в качестве весьма по виду благополучного служащего одной из золотопромышленных компаний. На этот раз отношения у них сложились почти товарищеские, и хотя Ильин почти сразу отказался от какого-либо участия в конспиративной революционной работе, которая с большим размахом велась среди приисковых рабочих, они нередко встречались в одних и тех же компаниях, где присутствующие много и путано говорили о будущем России, об исторической неизбежности революции, спорили о методах ее скорейшего воплощения в жизнь. Но когда среди приисковых поползли слухи о формировании отряда для сопровождения большого груза золота по какому-то новому, очень далекому от прежних, традиционных, маршруту, Зельдович неожиданно заявился к Ильину на квартиру и потребовал, чтобы тот под любым предлогом отправился вместе с этим отрядом, причем пообещал содействие в этом его устройстве какого-то весьма значительного чиновника горного департамента. Слова: «вы должны», «это ваш святой революционный долг», «достояние народа», «дело революции» сыпались из него, как горох из прорвавшегося мешка. Судя по всему, Зельдович свято верил в их неотразимую гипнотизирующую силу, иначе не был бы так многословен, напорист и уверен в безоговорочном согласии Ильина с его доводами. Категорический отказ Ильина неприятно его поразил и выбил из колеи заранее заготовленных аргументов.

— Я вас не понял, товарищ Викентий, — заговорил он наконец после непростительно затянувшейся паузы. — Вы отказываетесь принять реальное участие в деле нашей революции?

— Вы считаете, что это революция, а я нахожу, что это обыкновенный грабеж, в котором безвинно пострадает немало людей. С удовольствием пойду с этим отрядом, если меня туда, конечно, возьмут. Маршрут, судя по всему, пройдет по сплошному белому пятну. Давно мечтал побывать на этом таинственном плато, у меня собрано о нем столько удивительных свидетельств… Маршрут сложнейший, вы даже представить себе не можете всех его трудностей и опасностей и хотите, чтобы я помогал… Простите, это не просто безнравственно, это преступно. Так революционеры не поступают. Не должны поступать.

Зельдович долго смотрел на него сузившимися от ненависти немигающими глазами. Потом тихо сказал:

— Чистоплюй, прогнивший насквозь интеллигент. Если думаете, что революция делается чистенькими ручками, а не руками, которые будут по локоть в крови, то вы просто дурак. О своем отказе вы еще не раз пожалеете.

За несколько дней преследования отряда Зельдович зарос густой щетиной, лицо его опухло от укусов мошки, а глаза покраснели и слезились от постоянного недосыпа. В большом не по росту пальто, туго подпоясанном широким ремнем, в старой потрепанной шляпе, к которой неумело была пришита сетка накомарника, он мало походил сейчас на стройного, всегда строго и опрятно одетого чиновника горного ведомства, каким привык его видеть Ильин в последнее время. Видимо, нелегко давался преследователям путь по таежной неведомой глухомани в ожидании подходящего момента для нападения. Теперь, судя по всему, момент был выбран и скоро с обеих сторон раздадутся выстрелы…

— Вы ошиблись, Зельдович, — стараясь сохранить спокойствие, громко сказал Ильин, надеясь, что посланный для сопровождения хорунжий его услышит. — Мы вовсе не собираемся переходить на ту сторону реки…

— Напрасно повышаете голос, Ильин. Мои люди держат под прицелом каждый камушек на этой дурацкой горке, которую вы выбрали для свой рекогносцировки. Так что, если этот ваш Иван Матвеевич действительно существует, можете временно забыть о его существовании. И еще — не пытайтесь ввести меня в заблуждение. Наш человек в отряде сообщил, что переправляться казачки будут за ближайшей шиверой. Или шиверой? Миша, как правильно? Шиверой или шиверой?

Из-за камня, у которого сидел Зельдович, вышел огромный рыжебородый мужик с тяжелой зверовой винтовкой наперевес.

— Шиверой, товарищ Яков, — сообщил он и, радостно улыбаясь, добавил: — Начнут переправляться, мы их с двух сторон, как рябков, пощелкаем. Самое подходящее место. Надоело уже скрадом идти. Я бы их еще третьего дня…