Дайте точку опоры

— Кто будет за это отвечать? И с кого, по-вашему, снимать голову? С Танкова? — Полковник энергично рубанул рукой воздух и на секунду окаменел, уставившись на Фурашова. В руке бумага, на уголке ее изображение двух орденов — Ленина и Трудового Красного Знамени. — Читайте!

Алексей сначала пробежал глазами размашистую, ломким почерком написанную резолюцию. Она тянулась по всему машинописному тексту: «т. Танков, доложите: что это за чертовщина?..» Последнее слово разобрать было нельзя, — видно, ворсинка, попавшая на перо, смазала буквы. Фурашов узнал подпись Василина. Теперь стало ясным и состояние Танкова… Из убористого машинописного текста Алексей понял, что конструкторское бюро громит его наставление по всем основным пунктам, высказывая свое несогласие с ним. Внизу стояла подпись главного конструктора «Катуни» профессора Бутакова… Какая-то тяжесть влилась в ноги Алексея. Что это — просто перестраховка, а может, боязнь? Верно: какие впереди ждут результаты по «Катуни» — бабка надвое сказала! Их можно понять…

Последняя фраза: «КБ в таком виде не только не считает возможным принять присланный вариант за основу будущего наставления, но и находит его вредным, не отвечающим условиям тактико-технического задания (ТТЗ) на «Катунь» — рассмешила Алексея: понятно, что «находит вредным»!

— Вы… смеетесь? — спросил Танков, с трудом сохраняя самообладание. — Да вы понимаете?! И… кто подписывал сопроводительную в КБ?..

— Понимаю. — Алексей удивился, как это у него спокойно получилось. — А подписывал генерал Сергеев, Василин был в командировке.

— Готовьтесь ответить генералу Василину!

— Буду готов.

В коридоре, когда вышли курить, майор Бражин, затянувшись, улыбнулся — беззаботно, шаловливо, скривив большой рот:

— Видел гром, а слышал молнию! Жалко мне начальство: переживания ведут к недоживанию.

— Будешь небось переживать, — сказал Адамыч, — если хочешь есть хлеб с маслом.

— Вот, Адамыч, станешь начальством — учти!

— Моя песенка спета. Инъекции нужны! Свежие жизненные силы впрыскивать. Вот таким, как Фурашов, им место!

— Слышал — завтра еще четверо к нам придут — сразу после академии и из войск.

— Правильно. А нам с тобой, Бражин, надо бояться. Впрочем, тебе, может, и другой вывод следует сделать — держаться ближе к ним, — он кивнул на Фурашова, — ты еще не совсем оканцелярился, не научился словесной эквилибристике на этих бумагах. Мог бы повернуться… — Он вздохнул, бросил папиросу. — Держись, Бражин, нового! А мне… в общем, от капитана до подполковника за одним столом вырос! Ну да ничего, когда-то Адамыч дивизионом командовал. Может, не откажут… Ну а если…

— Нервишки, Адамыч, гляжу, — криво усмехнулся Бражин. — Самокритика — движущая сила!

Тогда сразу Фурашову не удалось предстать перед генералом Василиным, ответить ему, как обещал Танкову. Может, из-за этого совещания? И все еще впереди?..

…За столом, ближе к Янову, шла негромкая словесная перекидка. К Фурашову долетали лишь отдельные слова. Янов стоял в задумчивости, опустив веки, будто не слышал всего шума, гула, переговоров в кабинете, и только под бритой верхней губой, чуть вздрагивавшей, — рассеянная улыбка. Но Алексей подумал, что нет, маршал все видит, все слышит, и дрожание губы и еле заметная улыбка выдают его, и, самое важное, ему, кажется, нравится и этот шум, и все, что он слышит.

— Все-таки семь раз отмерь…

— Глядеть вперед!.. Смело, а мы…

— Не-ет, Микитка тот же, а вы — закрыть Америку!

— И Микитка не тот, Михаил Антонович, и не закрыть, а открыть новую Америку! — возвысился над шумом голос Сергеева. — Позвольте мне, товарищ маршал?

И по тому, с каким интересом из-под вскинувшихся бровей Янов взглянул на Сергеева, Алексей понял — с выводом не ошибся: маршал все слышал, все видел.

— Спор у нас и понятный, и непонятный. — Сергеев выпрямился над столом. — Понятный потому, что он подтверждает лишний раз простую истину — крепко пуповина связывает нас с прошлым. И это естественно. А непонятный потому, что мы проявляем инерцию, а может, а слепоту. В этом таится серьезная опасность — не видеть перспективу, не смотреть в будущее: можно опростоволоситься. Понять это нам следует так же, как и то, что ракетное оружие и зенитная артиллерия — не один и тот же Микитка. Далеко не тот, дорогой Михаил Антонович! И не видеть разницы — значит или заблуждаться, или не хотеть видеть, не желать… Что тут на самом деле, — Сергеев покосился на Василина, кирпично-багрового, надутого, — вам лучше знать!

— Я бы просил не забываться! — проворчал Василин.

Янов провел рукой по скобочке волос, пряча за этим жестом пришедшее доброе настроение.

— Давайте уж в рамках, в рамках! — сказал он.