Дайте точку опоры

Набились в «банкобус» — яблоку упасть негде. Янов ко всем: «Давайте, товарищи, искать причину…» Высказывались. Самые дикие предположения. Мнения разделились: одни — ракета виновата, другие — станция наведения. Ракету не спросишь. Но поисковая команда привезла обломки, и стартовики принялись над ними колдовать. А мы опять засели на ночь. Запевай: «Антенны стоят и не крутятся…»

По пленкам кэзеа (еще влажные, с десяток метров) сразу отмел половину возможных поисков: вначале ракета управлялась нормально — дорожки от самописцев ровные, без выбросов. А на метке дальности «двадцать один» команды управления на ракету будто кто-то переключил (хотя никто и никак этого сделать не мог) — они начали выдаваться с противоположным знаком. Вот тебе и на!

Но все-таки легче: искать, выходит, надо не во всей аппаратуре — в одной половине.

Шеф позвонил в Москву — свистать под метелку спецов. К утру подгреб самолет, и с полевого аэродрома всех без пересадки — на станцию наведения.

Вылизывали шкаф за шкафом. Длинный ряд этих узких, высоких шкафов с «пауками» наверху, под потолком, выстроился вдоль стенки. Ходили к ним через каждые полчаса: «Ну как?» Сначала спецы бодрячком: «Будет порядок!» Потом: «Дайте работать!» К утру в рот воды набрали — отмахивались.

А утром ворвался сам инженер-подполковник Шуга. Совсем на подбородок отвалилась нижняя губа. Объявил: антенный блок подвел.

Регулировали его накануне пуска — машина так себе, не сложная, — и кто бы мог думать, что причина в ней! Работали полигонщики и штатские. Поди узнай, кто виноват…

Бросились его обнимать, благодарить.

Нет для нас милее друга,
Чем Василь Назарыч Шуга…

Вот уж верно: инженер он отличный. А в эти дни соберет всю команду, надуется весь, губа на подбородок — нелегко ему, — и скупо выдавит: «Работать надо».

29 июня

Снова пустили. И… ракета пошла выделывать пируэты, будто падеграс, треклятая, танцевала! Клюнула носом в степь — на четыре метра зарылась. Поисковики еле откопали.

Считают — опять у нас прокол. Пленочный «бог», инженер-капитан Капустин, сдвинув белобрысые брови, изрек приговор: «Дискриминаторные панели».

Главный представитель от промышленности, неулыбчивый, мрачный, нашел меня между линеек: «Ну что же, боги и пророки, или песни пойте, или…» — И выразительно скрестил волосатые короткие пальцы.

Так, так…

2 июля

И третий пуск неудачен. Все ходят как в воду опущенные. Гроза над нами сгущается. Это видно по начальству — нервничает: то само связывается с Москвой, то Москва требует кого-либо. Зеленые Ли-2 садятся и взлетают: из столицы в столицу; «Победы» и «ЗИМы» снуют по бетонке, словно в челночных операциях, с одной площадки Кара-Суя — сюда, на наши площадки, и обратно.

Принято решение: проверить работу «Катуни» по самолету. Просто записать ошибки, параметры… Вот тебе и скорые пуски по самолетам-мишеням!

С утра над степью пилил и пилил Ту-4: уходил куда-то, скрываясь из глаз, и оттуда, из дали, начинал полет на станцию, проплывал над ней, разворачивался за Кара-Суем. Поревывал четырьмя двигателями. Крутились жернова-антенны, грелись шкафы. И опять самолет уходил, начинал новый заход…

К вечеру, еще не просохли пленки кэзеа, их потребовали к себе Янов и Бутаков. К «банкобусу», где заседала комиссия, просеменил на кривых ногах капитан Капустин.

Полная чехарда: ошибки сопровождения самолета «ни в дугу» — вылетели за допуски! Выходит, то первое блестящее наведение в точку, в «крест» — случайность? Помалкивают. Кто решится ответить на этот вопрос!

Вкалываем снова. Ужинаем рыбными консервами. Утром валимся на резиновые коврики между шкафов — кули с мукой.

1

Утром Алексей пришел на работу с чумовой, побаливающей головой. Накануне в домоуправлении, когда он сдал ордер, ему вручили ключи на проволочном кольце, и Алексей прямо оттуда, не раздумывая, поехал в гостиницу, рассчитался и, захватив потертый чемодан и сверток накопившегося грязного белья, ушел. Автобус долго петлял по каким-то переулкам, потом переехал узкий деревянный мост через окружную дорогу и привез на Октябрьское поле.

Весь район походил на строительную площадку: разрытые тротуары и проезжая часть, горы глинистых навалов. Проносились самосвалы с бетонным раствором и щебенкой, тягачи с прицепами тащили строительные детали. Многие улицы были только обозначены, да и никто пока не удосуживался подумать об их названии — просто улицы Октябрьского поля: первая, вторая… Везде над старыми домишками, утопавшими в зелени тополей, и длинными облезлыми бараками — высокие стрелы кранов и новенькие, похожие друг на друга, редкие дома торчат над всем, как зубы в щербатом рту.