d3257173e6e84c0dbd07778660e8d04c

— Важны не взмахи крыльев, Тай… — он посмотрел в ее сторону, а потом медленно повернулся, устремив взор на изрисованную стену. Кэролайн посмотрела на парня, и они оба даже не поняли, что она впервые так к нему обратилась. — Важен полет. А ощущения — те самые мазки и ноты.

Тронулся лед. И Тайлер сделал вдох после того, как долго пребывал в коме. Соль ситуации заключалась не в том, что граффити Кэролайн было как-то лучше других, не в том, что сочетание этих красок было абсолютно диковинным, не в том, что ее слова задели его за живое. А в том, что она была права. Иногда одна причина может быть весомее остальных вместе взятых.

— Я ошибся, — произнес он, натягивая привычную улыбку. Улыбку, как показалось на несколько мгновений, лишенную какого-то горького отчаяния. — Ты не Пенелопа. Ты — Мельпомена.

Он положил руку на ее плечо, как-то по-братски обнимая ее, не вкладывая в этот жест ничего, кроме своей порывистости. Форбс и не стала пренебрегать этим прикосновением не потому, что им дорожила, а потому, что оно было правильным.

— Звучит пафосно, — произнесла она, улыбаясь и тоже обнимая парня за плечо.

— Зато верно.

Он даже не смотрел на Форбс. Он смотрел на то, что было изображено. А были изображены две бабочки, кружащиеся в полете. Они были не совсем четко прорисованы, не совсем завершены, но и в жизни никогда не возникает ощущения завершенности. Взмахи их крыльев — раскрашенных ярко-зелеными, ярко-желтыми, ярко-фиолетовыми, ярко-красными — были грациозны. Мазки, будто разлитые пятна краски, идущие от контура крыльев создавали иллюзию движения. Такие колоритные, такие броские, что начинали слезиться глаза, такие точные и незавершенные бабочки на фоне серой, грязной, полуразрушенной стены привлекали внимание. И возникало чувство, будто было нечто очень важное, но оно выветрилось из памяти. Возникало чувство, что это нечто важное просто необходимо вспомнить. Оно вертелось в сознании как слово на языке, которое ты никак не можешь вспомнить.

— Ты меня не убедила, — переубедила, но Тайлер не хотел этого показывать. И потом, ему хотелось еще. Ему хотелось вырвать из памяти минувшее и наполнить его настоящим.

Кэролайн улыбнулась, схватила рюкзак, разрушив тактильную близость. У нее еще была одна идея.

2.

Деймон заглушил мотор. Приборная панель погасла. Елена открыла дверь и тут же вышла. Свежий морозный воздух отрезвил ее. Все былые эмоции тоже потеряли былую мощь.

— Стой у машины, — произнес Сальваторе, направляясь к какому-то гаражу. Елена хотела послать его. Она уже даже почти чуть не выплюнула свое негодование, но поняла, что Доберман вряд ли бы услышал ее слова. Он был сосредоточен на другом.

Они в дерьмовом положении. Вернуться в мотель на такой видной машине равносильно самоубийству. Покраска и смена номеров займет около двух часов, которые они вынуждены провести здесь, на окраине неизвестного города, неизвестно с кем. Так еще и ночью. Так еще и без малейшего понятия что делать дальше. Идея с мотелем — паршивая. Вообще вся ситуация паршивая.

Елена закуталась плотнее в пальто, посмотрев в сторону гаража. Сальваторе всегда справлялся с любой ситуацией, но почему-то казалось, что в этот раз все пойдет под откос. Потому что в этот раз он и она заодно, а когда они вместе — все идет под откос. Всегда. Что-то вроде закономерности. Что-то вроде новой аксиомы.

Если даже они вернутся в мотель и выселятся. Даже если выедут и сумеют оторваться. В любом случае будет уже утро, а этот ублюдок очнется, вспомнит, что предшествовало его отключению, заявит об угоне, и тогда на всех постах полицейские будут очень-очень внимательны. Это самый лучший расклад обстоятельств, потому что в самом дерьмовом — он очнется раньше, он сможет описать девушку, которую накануне «снял», а еще у этой девушки и ее сообщника фальшивые документы на руках. Гилберт не собиралась отступать. И ее злило даже не то, что Сальваторе все нарушил, а то, что они оба слишком увлеклись друг другом и так и не продумали весь план до конца.

— Дерьмо, — выругалась девушка, ударив ногой по шине. Ее пальто распахнулось, холод проник к коже, а вечернее-треклятое платье, поблескивающее в темноте, сразу привлекло бы внимание. Гилберт не ощущала холода. Она только чувствовала какой-то тупой страх, она только больше всего хотела, чтобы все закончилось хорошо.

Поездка получилась не такой романтической.

Деймон и еще каких-то два парня вышли из гаража. Они о чем-то беседовали, они смогли договориться. Это и не удивительно, Сальваторе умел убеждать. Один из них перешагнул границу бальзаковского возраста. Он открывал двери гаража. Другой был ровесником Деймона, скорее всего, сыном старшего.