d3257173e6e84c0dbd07778660e8d04c

— Отпусти меня! — она хотела вырваться из его хватки. Она хотела просто избавиться от его близости. У нее кружилось голова. Шок все еще не отпускал. Страх оставил свои липкие следы на ее коже. Холод пробрался, казалось, под кожу. — Не прикаса… Не прикасайся! — вырвала руки, отошла на шаг. — Я же просила тебя! Не смей дотрагиваться до меня!

Секунда. Всего секунда на передышку.

— Вам лишь бы своровать пальму первенства! — она смогла закричать. Крик впивался в глотку, дышать становилось тяжелее — осколки дырявили легкие. Ей не хотелось ссориться с ним, потому что он — единственный, кто все еще близок ей. Ей не хотелось разрывать последние отношения. Она не могла взять под контроль разбушевавшиеся эмоции, она не могла взять под контроль эту ситуацию. Она не могла уладить хоть что-то… Она могла только разрушать. — Ты смотрел на меня с презрением. Ты ненавидел меня. Ты называл меня потаскушкой, очередной малолеткой с пустыми амбициями. Ты предавал меня. Вел этот дурацкий счет, а потом целовал в углах в тайне от своего друга. Унижал меня, а потом обнимал в прокуренных катакомбах на глазах у своей девушки. Знаешь, я ведь, — она смотрела на него внимательно, она вновь переставала чувствовать холод, перестала ощущать боль, перестала дышать с надрывами. Елена не умела контролировать эмоции и ситуации. Но она умела быть собой. Она не собиралась приукрашать себя. — Я ведь знаю, что я плохая. Я разрушила жизнь Бонни. Я не смогла полюбить Тайлера и тоже разрушила его жизнь. Я порчу нервы Дженне… — стихла. Стихла. Она стояла на расстоянии двух метров. Пальто все еще было распахнуто. Как и душа. Слезы катились по щекам.

Деймону хотелось согреть ее. Хотелось обнять и больше не отпускать. Не отпускать как можно дольше.

— Я подставила Десмонда, нагрубила Кэролайн… Я слишком много всего натворила, и я понимаю, что разгребать мне это еще очень долго. Я не пыталась геройствовать… Я просто хотела сделать хоть что-то хорошее, понимаешь? Хотела, чтобы ты увидел во мне что-то хорошее, — она сделала паузу, переводя взгляд куда-то в сторону. — А я смотрю на тебя и понимаю, что все еще ненавижу… Уже не так ярко, правда. Это как любовь. Вначале спирает дыхание, а потом вырабатывается привычка… И так хочется бросить, но вместо этого я срываюсь.

Он сделал шаг ей навстречу. Он знал, почему она ударила его. Теперь знал точно. Он не знал одного — что ему сейчас делать. Обнять ее или пройти мимо, оставив горький привкус недоговоренности. Не знал, сделать еще шаг или остаться на месте, сказать что-то или продолжать молчать. А Елена глядела в пустоту ночи, и слезы согревали ее.

— И ты тоже все еще ненавидишь меня. Я не могу тебе запретить это. Но я не позволю тебе смотреть на меня так, как ты смотрел всегда. Не позволю тебе называть меня дрянью или потаску… Не позволю меня желать. Ясно? Я не дамся тебе. Никогда.

Она смотрела прямо в его глаза, говорила уверенно и четко, не задумываясь над словами, не подбирая их, а просто позволяя себе сказать то, что ей не позволяли говорить. О чем ей не разрешали кричать.

— Почему? — это не то, что он хотел спросить. Само вырвалось. На самом деле, он знал ответ на этот вопрос. На самом деле, ему просто хотелось услышать это от нее. Ему хотелось убедиться окончательно.

— Потому что я отвратительная, и я это не отрицаю. А ты… Тайлер, Десмонд — вы прячетесь за масками. Вы претворяетесь. Вы хотели бы быть другими, хотели бы быть плохими и циничными, только нихрена у вас не получается.

Она была шикарна. Она была настолько великолепна, что от этого спирало дыхание (видимо, у Деймона еще не выработалась привычка). Она, растерянная, измученная, потерянная, отвратительная и вместе с тем настоящая в этом поблескивающем коротеньком платьице и пальто, что было распахнуто, была ему необходима. Она, растрепанная, заплаканная с черным сердцем, но чистой душой. Она. Она, въевшаяся в его сутки, застрявшая в его сознании. Она, заблудшая и бездомная, она была его.

— Пошли меня, — произнес он, быстро подходя к ней. Елена растерялась еще больше. Она удивленно-изумленно смотрела на него, и в ее глазах было недоумение. Запястья болели. Голова кружилась. Усталость валила с ног.

Но дышать становилось будто легче. Снова легче.

— Пошли меня на хер. Прямо сейчас.

В его голосе была уверенность и непоколебимость. Гилберт запахнула полы пальто, скрестив руки на груди. Ее прижали к стенке.

— Пошли меня на хер, Мальвина. Прямо сейчас. Скажи какой я мудак еще раз. Давай! Сделай это!

— Я не понимаю зачем, — тихо сказала Елена, все еще чувствуя себя прибитой к асфальту. Он снова вбил ее в нокаут. У него это всегда получалось. Ненависть вновь дала о себе знать — она болезненными гнойниками стала появляться на сердце.

— Затем, что ты сказала, что ненавидишь меня. Если ненавидишь, то покажи мне это.

Девушка отрицательно покачала головой. Она была не столько застигнута врасплох, сколько разбита. Все, что она хотела сказать — она сказала. Дальше продолжать этот бессмысленный разговор не стоит. Некоторые фрагменты лучше оставить не законченными.