d3257173e6e84c0dbd07778660e8d04c

Дженна не увидела ничего из ряда вон выходящего. Дома было чисто и убрано. Елена сидела на застеленной постели, держа на коленях планшетку с листами формата А4 и карандаш. Она была одета в аккуратную и опрятную одежду, а волосы были собраны в косу — всяко лучше, чем она выглядела до этого. Женщину пугало другое: отсутствие энергии в этой комнате. Словно тут и не жил никто. Холод и пустота.

Она тихо подошла и села на самый край, пока Елена что-то черкала карандашом, не смея посмотреть на свою родственницу. Трагедия оказалась гораздо более масштабной, чем это могло показаться на первый взгляд.

Что-то хотелось сказать, но слова таяли воском. Что-то хотелось выкричать, но эмоции разбивались о стену, возникшую после смерти Миранды, между племянницей и ее тетей. Проблемы с опекунством пришлось отложить на неделю в связи с похоронами, бумажной волокитой и состоянием самой подопечной.

— Я думала над лексическим значением слова «отношения», — произнесла Елена, как только Соммерс собралась что-то сказать. Гилберт отложила свои принадлежности, но продолжала смотреть на них. — И я только сейчас поняла, что под этим подразумевается… Человек нуждается в другом человеке, чтобы просто-напросто не быть одиноким. И… И когда он находится кого-то, кто разделяет его взгляды, его радость и боль, он наивно полагает, что это любовь. На самом деле, нам просто нужен кто-то, чтобы разговаривать, делиться впечатлениями, заниматься любовью, но не более. Лишь выполнение социальной функции, но не духовной.

Сальваторе курил на кухне. Он ряд бы ничего из этого бреда не слышать, но стены здесь слишком тонкие. Голос Елены гулким эхом отдавался от стен. Дженну не было слышно. Она, наверное, была шокирована тоном голоса своей племянницы: ровным, спокойным и уверенным. Иногда в смирении есть нечто устрашающее.

— А потом происходит в твоей жизни что-то настолько значимое, что эмоции, полученные от этого события, льются через край. Ты пытаешься поделиться ими. Пытаешься отдать их часть своему отцу, своей подруге или своему любовнику, но натыкаешься лишь на какую-то тонкую как пленка преграду. И ты понимаешь, что душа, которую ты считал родной, таковой не была. Что все твои невзгоды и радости — лишь твои, а другим на них наплевать.

Девушка резко взглянула на Дженну. И взгляд тоже изменился — это даже не удивляло уже. Пустой взгляд, в котором не читалось ничего кроме отчаяния и опустошения.

— И чем дальше — тем толще становится эта пленка, постепенно превращаясь то в пропасть, то в стену… В зависимости от ситуации. А знаешь, что меня бесит больше всего в этом слове — «отношения»? Что я больше не могу применять его в своей жизни.

Сальваторе услышал всхлип и затянулся сильнее. Он вымотался, он порядком устал от этих истерик, от негатива, который копится в его квартире из-за этой сучки.

— Родители, подруги, Тайлер, враги — все уходят. Понимаешь? До единого! Я больше не знаю, как жить, кого любить и ненавидеть. Я вообще больше ничего не знаю!

Вновь рыдания, вновь чей-то успокаивающий шепот. Соммерс пыталась перенять боль, забрать ее себе, но в словах Гилберт была правда — пленка стала разрастаться.

Дженна успокаивала Елену, Деймон закурил вторую сигарету. Ему не хотелось этого, но он пытался взять свои снова разбушевавшиеся эмоции под контроль.

— Я не всегда буду рядом.

— Почему?

А теперь ей плохо от того, что их обоюдная ненависть будет недолгой.

Сальваторе резко поднялся и подошел к окну. Отлично, сначала она докучает, нервирует и плюется гневом, потом просит помощи, а теперь умоляет быть рядом. У Добермана появилось смутное предчувствие, что в этой игре она — лидирующий игрок, а он — жертва. Как там, в основах шахмат? Чем больше жертва думает, что она контролирует ситуацию, тем сильнее затягивается на ее шее петля. И сейчас Деймон чувствовал, как веревка на его глотке начинает сжиматься сильнее и плотнее. За стеной сидит девушка: полуобнаженная и до остервенения привлекательная. Она — причина безумных желаний и бредовых идей. Она — персональная галлюцинация. Она настолько слаба и кротка, что просит быть рядом человека, которому клялась в ненависти.

— Любовь наоборот, — прошептал он, стряхивая пепел в пепельницу.

Любовь наоборот. Клясться в любви, а потом изменять, предавать, вышвыривать и разбивать сердце. Клясться в ненависти, а потом быть верной, преданной и нежной, потом заставлять сердце снова биться. Человек просто создан для того, чтобы выворачивать все наизнанку…

— Я не всегда буду рядом.

— Почему?

Почему? Он снова вернулся к истокам. За стеной Дженна успокаивает Елену, и, кажется, у нее это получается, а Доберман думает, почему же он не может быть рядом. Потому что он ненавидит ее? Это ведь скорее оправдание, чем причина. Потому что она — девушка его лучшего друга? Но она спит в его постели, и это уже перестало быть весомым аргументом. Потому что она интересна для него? Интерес угасает.