Д.О.П. (Департамент Особых Проектов)

– То-то же! – Дробязгин удовлетворённо кивнул. Он, похоже, не сомневался, что «подчинённый» пойдёт на попятную. – Я держу про запас маленькую квартирку в доходном доме по Первой Роте. Ничего особенного: две комнаты и кухня. Ну да в тесноте, но не в обиде – верно, господин…э-э-э… герр Шелькинг?

Геннадий кивнул. Он был неплохо знаком с Петербургом – как с нынешним так и с тем, каким он станет черед сто сорок лет – и знал, что название «Роты Измайловского полка», с первой по двенадцатую, носят будущие Красноармейские улицы. Сейчас здесь своего рода «Латинский квартал», вотчина питерских студентов, обучающихся в Императорском Университете, «техноложке», Путейском Институте, Институте Гражданских инженеров и прочих высших учебных заведениях, каких немало в столице Империи. Геннадий и сам подумывал устроить себе тут запасную площадку. Так, на всякий пожарный.

– Роты так Роты. – покладисто согласился он. – Прямо сейчас поедем, или позже?

Дробязгин покопался в кармане и выудил ключ.

– Вот, держите. Отправляйтесь туда и устраивайтесь. Квартира оплачена на два месяца вперёд. Без пансиона, правда, но уж как есть. Тамошние жильцы не слишком-то привередливы, знаете ли…

К ключу он добавил тонкую пачку кредитных билетов и, чуть помедлив, дюжину золотых полуимпериалов с профилем Александра Третьего.

«… точно, скряга…»

– Вот, на ежедневные расходы. Послезавтра в три часа пополудни жду вас в трактире на Второй Роте – это недалеко от вашей новой квартиры, найдёте без труда. Там обычно собирается студенческая братия, и можно будет поговорить без помех. А сейчас – простите, дела-с…

И, щёлкнув каблуками, откланялся. Геннадий проводил его взглядом, повернулся и направился по мосту в сторону Литейного проспекта, прикидывая, как лучше добираться до Гатчины. Новая встреча назначена только через день – значит, завтра будет достаточно времени, чтобы уладить кое-какие дела, сообщать о которых «куратору» он не собирался.

Царское Село

Май, 1888 г,

на следующий день.

Пригородный поезд отбыл с Царскосельского вокзала в восемь утра, точно по расписанию. И точно так же, без единой минуты опоздания (а как иначе может быть на главной, самой первой железнодорожной линии Российской Империи?) прибыл к пункту назначения. Геннадий, миновал нарядное здание вокзала, вышел на площадь, взял извозчика и велел везти на Сапёрную улицу. Там, напротив казарм учебной артиллерии он в своё время приобрёл через подставное лицо небольшой домик.

Дело было зимой прошлого, 1887-го года, когда они только начинали готовить покушение на императора. Тогда Геннадий решил заложить три тайника с кое-какими запасами на случай провала – которого, впрочем, никто из них тогда не допускал.

Как выяснилось – зря.

Всего тайников предполагалось устроить три. Первый готовил доверенный помощник из числа студентов-народовольцев, второй Геннадий поручил устроить Дрону, одному из самых надёжных своих бойцов, который входил в состав его группы задолго до того, как заварилась вся эта каша с порталами-червоточинами. К сожалению, оба исчезли после мартовского провала – убиты, бежали, схвачены? Выяснить это не удалось, а сделанные ими закладки он даже проверять не стал. Если его люди попали в лапы к жандармам (а это представлялось Геннадию наиболее вероятным), то из них наверняка уже выбили сведения о схронах и давным-давно выпотрошили их до донышка. Рисковать же, приближаясь к потенциально засвеченным точкам, Геннадий не собирался.

О третьем же тайнике не знала ни единая живая душа. Он сам его подготовил: нашёл и купил, воспользовавшись поддельными документами, подходящий дом, сам оборудовал в подвале тайник, сам привёз и заложил в него всё необходимое. И теперь – имел все основания полагать, что ни жандармские ищейки, ни агенты барона Корфа до схрона не добрались.

Не зря говорят: «бережёного Бог бережёт». Велев извозчику высадить его, не доезжая двух кварталов, Геннадий пошёл дальше пешком. Улица в это время дня была пустынна; он продефилировал, легкомысленно помахивая тросточкой, мимо нужного дома, приветливо кивнул бородатому дворнику с латунной бляхой на фартуке. Завернул за угол, ещё раз огляделся – и задами, скрываясь в густом малиннике, добрался, наконец, до цели своего недолгого путешествия.

В дом он вошёл с заднего крыльца, отперев дверь своим ключом. В комнатах царил полумрак – утренние лучи едва пробивались в щели закрытых ставень. Повсюду толстый слой пыли, по углам, под потолком – густая паутина с высохшими трупиками ночных бабочек.

А ещё здесь улавливался нежилой запах, характерный для давно оставленных людьми помещений. Мерзость запустения, иначе и не скажешь…