converted file bc39c831

удивляли профессионала, третий раз приезжающего в Антарктиду – с таким звуком от слишком

сильного напряжения лопался лед. Но никогда очагов разрыва еще не было так много…

Кристина опустила кисть. На втором портрете глянцево блестела свежая краска. Первый лежал на

ее рабочем столе.

Она нарисовала обоих – Гавела и Гая. Остался единственный – последний – штрих. Девушка

помедлила, и, затаив дыхание, любовно коснулась кистью пера, вплетенного в кончик тонкой

косы Гая. На пере появился блик отраженного света.

Звуки пения, волн и бубна смешались в чудовищную какофонию, резанувшую по ушам. Девушка

упала на колени, сжав голову руками, водоворот звука разорвался смехом, скальпелем

рассекшим пространство. Торжествующим, недобрым. По коже пробежал озноб.

И все кончилось. Разом исчезли посторонние звуки и видения ночного пляжа.

Кристина сидела на полу, раздетая, растрепанная, кисть в ее безжизненно упавшей руке смялась о

пол. По щекам текли слезы. На горле наливались темнотой синяки в форме ладони, в

полукружьях, оставшихся от впившихся ногтей, темной коркой схватилась кровь.

Оставшуюся часть дня она провела в постели, слишком разбитая и беспомощная для яркого

дневного света и ждущих дел. Горло Кристина закрыла шифоновым шарфом, но скрыть глубокие

тени под глазами не смогла. Виктор, вернувшийся вечером, с видимым трудом сдержал

замечания, увидев ее состояние. Разозлился, когда она вновь отказалась вызвать врача, молча

ушел на кухню ужинать. Кристина провалилась в сон, глубокий и черный, словно старый колодец, и проснулась на следующий день только после полудня.

В ярком дневном свете все случившееся казалось сном. Должно быть, от отравления у нее

поднялась температура. И началась настоящая лихорадка с бредом и видениями. Теперь она в

порядке. Вот и всё.

Кристина встала, потянулась, разминая одеревеневшее тело, и так и застыла в неудобной позе, прикипев взглядом к мольберту. Завороженно подошла ближе.

Молодой мужчина, обнаженный по пояс, с бубном в руках. Пойманный в движении, неистовой

шаманской пляске. Рука с колотушкой на отлете от тела, проступившие на ней вены. Запрокинутое

лицо с застывшим выражением напряженного блаженства, крепко сжатые обветренные губы, бледные на золотистом от загара лице. Волевой подбородок, натянутая кожа шеи, очерченные

ключицы, сухие мышцы груди, связка амулетов на плетеном кожаном шнурке. Обвевающий его

вихрь длинных распущенных волос – черный шелк, волной разметавшийся по воздуху, и у виска

единственная тонкая косица с вплетенным в кончик пером.

Неужели это ее рук дело? Кристина прикоснулась к листу, испуганно отдернула руку, но краски

уже высохли. Кончики пальцев правой руки покраснели, с одного смотрел мокнущий лопнувший

волдырь. Но перед портретом на мольберте это не имело значения.

Это лучшее, что она рисовала в своей жизни. Узор мазков, игра теней…

- Мать твою, это же гениально, - шепот болезненно царапнул горло, отозвавшееся горячей болью.

Кристина нахмурилась, но портрет вновь увлек ее. Мужчина, чья фигура ниже пояса была лишь

обозначена вихрем черт, показывающим его танец, воронкой скручивающий картину, был живым.

- Я чертов гений, - повторила Кристина и подошла к столу.

Гавел отличался от брата. Гай обладал золотистым загаром, - Гавел был бледен, как человек, проводящий дни в помещении – или же только под ночным небом. В чертах танцующего шамана

отчетливо угадывалась первобытная варварская страстность, жгучей лавой наполнявшая его вены.

Гавел был аристократически-ледяным. Из его глаз смотрела бездна, своей зеленью обещая

душную муку и тенеты страха. Глаза Гая были закрыты. Сердце сжала иррациональная, отчаянная

досада – больше всего на свете Кристине хотелось сейчас увидеть глаза шамана – чем они

отличаются от Гавеловских? С трудом вернувшись в реальность, Кристина перевела дух и полезла

в шкаф. Футляры все-таки нашлись, она бережно свернула и убрала в них рисунки, уверенная, что

эти портреты – лучшее, что было создано ею за все годы жизни.

Набросив халат, Кристина решила принять душ, и в ванной удивленно остановилась у зеркала.

Зачем ей шарф на шее? Девушка распутала шифон, и сердце пропустило удар.

Синяки и следы ногтей на горле были полностью реальными.

Колени ослабли, Кристина схватилась за край раковины. Снова всмотрелась в отражение.

Коснулась рукой. Пострадавшая кожа отозвалась болью.

Стоя под душем, девушка пыталась осмыслить происходящее. Не получалось. Не получалось

совсем ничего. Следов на горле просто не могло быть, но они были. Откуда они могли взяться, если не из ее лихорадочного бреда? Виктор? Чушь, он не способен поднять руку на женщину.

Правда? Еще вчера она была уверена, что не способна рисовать так.

Мысль о портретах вновь заслонила все. Кристина торопливо высушила волосы, оделась, быстро

обработала ноющие обожженные пальцы, подхватила футляры и вышла из дома.

- Ты не заболела, деточка? – спросила в лифте сердобольная старушка-соседка, рассматривая ее

ясными глазами заядлой сплетницы.

- Заболела, - покладисто согласилась Кристина, проскользнула первой в раскрывшиеся двери и