Чужой для всех

Где-то недалеко наверху истошно закричал фельдфебель Ранке. Разрывом снаряда ему оторвало руку, державшую автомат. По крику Мельцер узнал беднягу из своей роты. — О, черт! — выругался он. — Они так выкосят всех моих людей! Ридель! — командир с бешенством ткнул корректировщика автоматом в бок. — Я тебя, свиной окорок, сейчас расстреляю, если ты не передашь своим координаты русской батареи. Ну!

— «Вестфалия-один», «Вестфалия-один». Я «Вестфалия-два». Как меня слышите? Прием. «Вестфалия-один», «Вестфалия-один». Ответьте! — наконец стал посылать в эфир позывные Ридель, безумно поглядывая расширенными зрачками то на Мельцера, то на вороненый ствол автомата.

— «Вестфалия-два», слышим вас хорошо. Где вы? Почему молчите?

— Срочно для третьего. Противотанковая русская батарея. Дальность 600; дирекционный угол 33–35. Гранатой. Взрыватель осколочный. Мои координаты… Как поняли? Прием…

— «Вестфалия», вас поняли, хорошо, выполняем…

Огненный смерч пронесся из-за Днепра над спасительной воронкой Мельцера на русскую батарею, выворачивая вековые сосны, уничтожая все живое, но был недолет.

— Недолет 200, вправо 50, — вновь в эфире прозвучал голос «Вестфалии-два».

Через несколько минут, гаубичным налетом, позиции русской батареи были разнесены и перепаханы немцами подчистую. Далее удар был перенесен на глубину всего батальона. Два десятка штурмовиков смерчем ворвались во вторую траншею на помощь товарищам. Исход боя был предрешен.

Мельцер, а с ним рядом Ридель отсиживались в воронке. Командир отсюда руководил боем. Он не стал лишний раз подставляться под пули. Очень велика была ответственность за выполнение задания. Просто он был убежден, что траншея будет очищена от русских иванов и без него. Бой вскоре стал затихать, продолжавшийся не более тридцати минут.

Обер-лейтенант достал ракетницу, хрустнул курком и, вскинул ее над головой. Раздался щелчок. Две зеленые ракеты поочередно одна за другой гроздьями порхнули в предрассветное небо и красиво распустились в высоте над Днепром…

Устрашающе грозно двигалась колонна из пяти танков, от немецких позиций.

Свежеокрашенные и с огромными надписями на башнях «За Родину» и со звездами, они как «летучие голландцы» проплывали мимо покоренного стрелкового батальона в утренних сумерках. Замыкал колонну танк очень похожий на Т-34, но гораздо больших размеров, с длинноствольной пушкой и выглядевший более помпезно. На нем издевательски красовалась надпись, выведенная немцами готическим шрифтом «За Сталина»…

Капитан Новосельцев очнулся. Контузия немного отступила. Она не могла не отступить. Где-то глубоко-глубоко вначале на подсознательном уровне сгустками нейронов был воспринят еле-еле слышный, но с каждой секундой все более нараставший, более отчетливый сигнал. Сигнал разрастался, становился еще ближе и вдруг осязаемо превратился в тяжелый и до боли знакомый, радостный рев дизелей и лязганья гусениц. Каждый пехотинец, услышав эти звуки, а они отличались от шума карбюраторных моторов «Майбах», наполнялся чувством гордости и любви за наши бронированные боевые машины. "Это спасение", — мелькнула в голове комбата первая устойчивая мысль.

Комбат зашевелился, с усилием стряхнул с себя, комья земли, завалившие его взрывом и, медленно, с трудом, опираясь о стенку воронки, приподнялся.

Здесь его стон услышали немцы. Мельцер и Ридель застыли от неожиданности, никак не предполагая, что в развороченной фугасом огромной яме будет враг. От Риделя неприятно запахло. Первым опомнился офицер. Он резко повернулся на шум и сразу отпрянул назад, клацнув затвором автомата.

Новосельцев, тоже увидел их, но, не соображая до конца, что происходит, пошатываясь, и контуженно улыбаясь, механически и отрешенно выпалил на немецком языке первую заученную когда-то в школе фразу: — Guten Tag, Kameraden!

Немцы дернулись, как ужаленные змеей, услышав в утренней предрассветной полутьме приветствие грязного, окровавленного русского зомби, неожиданно выросшего из земли и на секунду, растерявшись, не расстреляли его в упор.

Новосельцев не мог сопротивляться. Он был обессилен и обескровлен глубокой контузией и полученным осколочным ранением. Из распоротого рукава шинели, густо пропитав его, сочилась и медленно стекала кровь.

— Хальт! Хэн де хох! — грозным окриком Мельцер привел в чувство скорее не русского, а себя и Риделя. — Ридель! — толкнул он далее стволом автомата подчиненного. — Обыщи эту русскую свинью, пока она в штаны не наложила. И не стой как на поминках своей тещи! — увидев, что тот вновь улыбается, от того, что остался жив.

Корректировщик понял, что опасность миновала, оскалившись, подскочил к капитану Новосельцеву и с размаху ударил того в челюсть.