Чужое отражение

Я, словно завороженный этой картиной, иду следом, и завидую их живому, непринужденному общению, с неожиданной ревностью считая лучезарные улыбки, предназначенные не мне.

– А что ты любишь?

– Суп люблю, гороховый!

Мне кажется, или кто-то из нас двоих не удержался и недоверчиво хмыкнул…

***

Вот уже минут тридцать, как я сидел за барной стойкой, разделяющей кухню и столовую, наслаждаясь свежесваренной «Арабикой», и, не без интереса, со стороны, наблюдал за тем, как две маленькие женские фигурки тщательно изучали содержимое, как оказалось, почти бездонного холодильника…

Расстегнув манжеты, для удобства закатал рукава рубашки до середины локтя и, отклонившись на спинку барного стула, потягивал кофе.

Рядом с ними, стараясь сохранять невозмутимое спокойствие, то и дело поглядывая в мою сторону, стояла, всегда сдержанная экономка Елена, готовясь в любой момент перехватить только ей вверенное управление. Видя мое явное нежелание вмешиваться в процесс необычного досмотра, пока терпеливо, она ловко перехватывала продукты, сдвинутые в сторону детскими ручками, складывая их внушительной горкой на рабочей поверхности стола просторной кухни.

Все эти странные и непривычные моему взгляду действия сопровождались звуками: громким сопением, восторженными хлопками, искренним, до глубины души заразительным смехом…

Впервые в жизни мне самому становится интересно, что же там есть…

Складываю ладони домиком и подношу их к лицу, пряча за ними свою улыбку.

Вижу, как Елена умоляюще смотрит на меня, но я одним взглядом пресекаю любую попытку вмешаться в любопытную процедуру исследования, которая, к моему удивлению, приносит и мне редкостное удовольствие.

Катя открывает очередной пищевой контейнер, видимо с голубой Горгонзолой, склоняется к нему, принюхивается и смешно морщится, протягивая его девочке для экспертной оценки, которая, не удержавшись, бойко и громко чихает…

Пожалуй, они обе настолько необычные в своей бесхитростной простоте, что я, следя за их странными действиями, готов терпеть даже тот беспорядок, который они учинили, хотя выдержка – это совершенно нехарактерное мне качество.

– Нет супа… – спустя двадцать минут исследования содержимого моего холодильника, с наигранным разочарованным тихим вздохом подытоживает девчушка, с аппетитом жуя наспех сооруженный Катей бутерброд, ненарочно разбрасывая крошки по кухне, отполированной до безупречной чистоты.

– Так что, Елена? – вмешиваюсь я, скептически приподняв одну бровь, демонстративно отклонившись на спинку барного стула, сложив руки на груди. – Гороха в доме нет?

– Так вы же… Так я же… Так… Марк Эмильевич, Дарья Сергеевна, извините, – торопливо, захлёбываясь словами, затараторила взволнованная Елена, заламывая руки, пытаясь спрятать от меня дрожащие от волнения пальцы. – Завтра все будет!

При мысли о том, как с раннего утра весь штат многочисленной придомовой прислуги будет озадачен поиском гороха, – я с трудом смог сдержать мальчишескую улыбку.

***

А спустя еще полчаса, я сидел на полу, прислонившись спиной к стене, рядом с дверью одной из гостевых комнат, вытянув перед собой босые ноги и корил себя за недальновидность. Впервые приведя в свою квартиру ребенка, я не подумал, что девочка может испугаться новой для нее обстановки и откажется спать одна.

Сейчас, прислушиваясь к каждому звуку, шороху, нежным уговорам, доносившимся по ту сторону, я задыхался от непривычной для меня ревности, которая комком застряла у меня в лёгких, буквально распирая грудную клетку от беззлобной зависти.

Глава 17

Тишина давила на виски.

Чужой, незнакомый запах кондиционера для белья угнетал. Высокий матрац, безупречно отглаженная простыня, ровно-ровно застеленная, без единой складки, несколько перьевых подушек разных размеров и жесткости, и почти невесомое пуховое оделяло, которое ослепляет своей белизной – все здесь было для меня непривычно… Все. И даже чужая шелковая пижама на мне, хоть и имела свободный покрой, но была дико неудобна.

Наверное, уже в сотый раз я повернулась с боку на бок, зажмурилась, но спать все равно не хотелось.

Света долго не могла заснуть в темноте, поэтому с вечера я включила ночник. Сейчас, глядя на спящего рядом со мной ребенка, я медленно потянула руку к выключателю, не сводя взгляда с кровати, и, в одно мгновение, тихо щелкнув им, погрузила комнату в полумрак.

Но и сейчас сон не шел…

Я лежала в кровати и смотрела в потолок. Из-за совсем незначительного тусклого света, проникавшего в щель неплотно задернутых портьер, по его безупречно гладкой поверхности змеилась призрачная трещина. И, глядя на нее, мне казалось, что это разлом моей жизни.