Чужак в чужой стране

— Там много всего. Ты когда-нибудь участвовал в празднестве на манер «луау», гавайского торжества? Бывает, полиция совершает налет в таких случаях, а затем следует парочка разводов…

— Да, бывал.

— Брат мой, значит, ты бывал лишь на пикнике, устроенном воскресной школой! Правда, это лишь одна сторона. А женат ты был?

— Нет, — испуганно встрепенулся Бен.

— Теперь ты женат, и после нашего праздника у тебя ни тени сомнения не возникнет. — Дюк задумался, улыбаясь счастливой улыбкой. — Бен, я-то был женат… Сначала ничего, а потом — сущий ад. Но сейчас — да мне каждая секунда нравится! Черт, я всех люблю! Я говорю не про веселье с парой подвижных девочек. Я люблю их — всех моих братьев, обоего пола. Ну вот Пэтти, она тут всем как мать. Думаю, нет такого возраста, когда человек перестает нуждаться в матери. Она напоминает мне Джубала… Эх, если бы старый негодяй приехал сюда! Я хочу сказать, дело не в том что Пэтти — женщина. И я вовсе не гоняюсь за своим хвостом…

— Кто тут гоняется за хвостом? — прервало его чье-то контральто.

— Только не я, — Дюк резко обернулся, — ах, ты, проворная левантийская блудница! Иди сюда, детка, поцелуй брата Бена.

— Никогда не брала платы, — женщина скользнула к Бену, — и раздавать начала до того, как мне объяснили, что можно взимать плату. — Она не спеша поцеловала Бена. — Ты есть Бог, брат.

— Ты есть Бог. Разделим воду.

— Не испытывай жажды. Не обращай внимания на Дюка, по его поведению можно подумать, что сам он из пробирки.

Дюка она поцеловала и вовсе медлительно, а он похлопал ее по пышной нижней части. Она была невысокая, пухлая брюнетка со смуглой кожей, грива густых иссиня-черных волос спускалась почти до талии.

— Дюк, ты не заглядывал в «Дамский журнал», когда проснулся? — забрав у него вилку, она принялась есть приготовленные им себе яйца. — Ой, как вкусно! Но это не ты готовил, Дюк.

— Готовил Бен. С чего бы это я стал читать «Дамский журнал»?

— Бен, взбей еще дюжины две, а я их приготовлю — порциями. Там есть статья, которую я хочу показать Пэтти, милый.

— О’кей.

— Только не вздумай менять что-либо в нашем логове! — вмешался Дюк. — Оставь это мне! Не ешь все, думаешь, мы, мужчины, способны работать на одной кашке?

— Ну-ну, Дюк, милый, поделишься водой — значит, умножишь воду. Бен, жалобы Дюка никогда ничего не означают, если при нем столько женщин, сколько нужно двоим мужчинам, и достаточно еды на троих. Тогда он просто ангел. — Она принялась кормить Дюка с вилки. — Ну же, нечего гримасничать, милый, я приготовлю тебе еще один завтрак. Или это уже третий?

— Еще и первого не было. Ведь ты все слопала. Слушай, Руфь, я тут рассказывал Бену, как вы с Сэмом сиганули сразу на Девятый Круг. А то он переживает по поводу сегодняшней церемонии.

Доев последний кусочек с тарелки Дюка, она принялась готовить следующий завтрак.

— Дюк, я сделаю тебе кое-что получше, чем кашка. Бери кофе и мотай отсюда. Бен, я тоже в свое время волновалась, но зря. Майкл не ошибается. Ты не был бы здесь, если бы не был членом семьи. Ты останешься с нами?

— Не могу. Ну как, можно давать первую порцию?

— Вливай. Ты к нам вернешься. И в конце концов — навсегда. Дюк прав, мы с Сэмом «сиганули». Слишком быстро получилось для пожилой чопорной примерной домашней хозяйки.

— Пожилой?!

— Бен, вот одна из наград за обучение: распрямляется душа, а за ней и тело. Тут Христианская наука» права. Ты видел в ванной какие-нибудь лекарства?

— Э-э-э, вроде нет.

— Верно. А сколько народу тебя уже целовало?

— Несколько…

— Ну так вот, я жрица и целуюсь не только с «несколькими», но в Гнезде никто дате не шмыгал носом. Раньше я была из тех женщин, которые всегда плохо себя чувствуют и вечно недомогают. — Она улыбнулась. — А теперь я куда больше женщина, но я похудела на двадцать фунтов, чувствую себя на много лет моложе, и мне не о чем жалеть — не на что жаловаться, мне нравится быть женщиной. Дюк сделал мне комплимент, назвав «левантийской блудницей»; я действительно куда более гибкая, чем была. На занятиях я сижу в позе лотоса, а раньше с трудом нагибалась.

Все случилось очень быстро, — продолжала Руфь. — Сэм был профессором, преподавал восточные языки, и он начал посещать службы, потому что это единственный способ выучить марсианский. Церковь его вовсе не интересовала, он относился к делу чисто профессионально. А я ходила, чтобы надзирать за ним. Я была такой ревнивой, такой собственницей — даже хуже, чем это обычно бывает.