Чумные псы

Подруги у моего хозяина не было. Только одна женщина время от времени приходила из дома по соседству и наводила порядок. У нее были седые волосы и передник в красную полоску. Она выкатывала такую жужжащую штуку на колесиках и толкала ее перед собой, а позади через весь пол тянулась такая длинная черная веревка. Один раз я схватил эту веревку и начал было грызть ее для забавы, и женщина так раскричалась! Нет, Рауф, на самом деле она была добрая, я даже не помню, чтобы она еще когда-нибудь на меня сердилась. Но тогда она вытолкала меня из комнаты и никогда больше не пускала туда, где жужжала и гудела та штука. Наверное, это тоже был какой-то зверь. Я сам видел, как он подбирал с ковра и заглатывал обрывки бумаги и всякие мелкие соринки. Как по мне, это в пищу не годится, но мало ли что едят, например, птицы. Или ежи. Правда, в отличие от животных, у этой штуки совсем не было запаха.

По вечерам, а иногда и в середине дня, когда мой хозяин заканчивал свои дела в том, другом доме, мы отправлялись с ним на прогулку. Иногда просто бродили по парку, а иногда блуждали по лесу и вдоль реки. Мы ходили подолгу, я гонял водяных крыс и серых белок, а еще хозяин бросал мне палочки, чтобы я их приносил. Бывали дни, когда он совсем не ездил в дом с бумагами, и тогда, если только он не начинал рыться в саду, мы с ним уходили гулять на много часов! А позже, вечером, мы усаживались с ним у огня. У него был такой мерцающий ящик, в который ему нравилось смотреть. Этого я тоже никогда не мог понять, но, наверно, в этом был какой-то смысл, раз ему это нравилось. Иногда в саду принимались орать коты, и я настораживал уши, а мой хозяин смеялся, щелкал языком и шел открывать заднюю дверь. И я вихрем вылетал в сад и громко лаял — гав! гав!.. — и все коты удирали как ошпаренные, а хозяин смеялся: «Молодец, Надоеда! Так их!»

Нам всегда было весело вместе… Не знаю даже, что бы он без меня делал? Кто приносил бы ему по утрам бумажки, кто приносил бы палочки, которые он бросал, кто лаял бы у двери, когда к нему приходили другие люди, кто, наконец, гонял бы котов из сада?.. И я вот что тебе скажу, Рауф: я правда был хорошим псом — не то что никчемный «дворянин» из соседнего двора, который подрывал клумбы в хозяйском саду, лопал в три горла и отказывался подходить, когда его звали! Он вообще ни одной команды не знал и слушаться не желал! Нет, Рауф, я был совсем не таким! Я его презирал. Я никогда не был зазнайкой, но, честно, от его запаха меня просто тошнило…

У нас дома всегда был порядок! Меня кормили каждый вечер, когда мы возвращались домой, и больше — ни-ни. Ну, разве только тот кусочек утреннего печенья. И небольшое лакомство перед поездкой на машине. Хозяин меня часто вычесывал и временами что-то закапывал в уши. И еще он два раза возил меня в такое место, где меня осматривал белый халат… Не рычи, Рауф! Это был хороший, правильный, добрый белый халат. Да, представь, и такие раньше встречались. В те времена я и понятия не имел, что они бывают совсем другими.

Хозяин никогда не позволял мне забираться на кресла, только к нему на кровать, и там, в ногах, был постелен такой славный, прочный коричневый плед… Мой собственный плед, Рауф! Мой собственный и больше ничей! А еще у меня был свой стул. Старый, конечно, только я его быстренько еще больше состарил… Я на нем все сиденье изодрал! Я так любил этот стул, потому что он пах мною!

Я всегда прибегал на зов и всегда делал то, что мне велели. Это потому, что у меня был очень хороший хозяин. Он умел как-то так все устроить, что тебе самому хотелось выполнить то, о чем он тебя просит. И я радостно слушался, потому что доверял ему. Если он считал, что вот так-то и так-то поступать правильно, значит, так оно на самом деле и было. Помню, как я разок лапку поранил… знаешь, Рауф, даже наступить на нее не мог, и она вся распухла. Тогда он положил меня на стол и все время со мной разговаривал — негромко так, дружелюбно. Он взял мою лапу, и я стал ворчать и показывать зубы, а он все говорил, и тогда я… я… Рауф, я его прихватил зубами за руку, я просто не мог больше сдерживаться… Я чуть не помер от стыда, когда осознал, что наделал, а он и ухом не повел! По-прежнему держал мою лапу и все говорил, говорил… И вдруг вытащил из подушечки здоровенную колючку, а потом чем-то замазал. До сих пор помню этот запах, Рауф, тогда я в первый раз учуял его. Тогда я его не боялся.