Чумные псы

— Надоеда, говори толком! Какой еще хозяин? Что там на куски разлетелось? О чем ты?

— Рауф, ты еще не понял? Мы оба мертвы, и ты, и я. Я убил нас обоих. Мы угодили сюда, потому что это все я уничтожил — весь мир, насколько я понимаю… Был такой взрыв, Рауф! Ты должен был его ощутить, где бы ни находился! Неужели не помнишь?

— Лучше расскажи, что ты помнишь, — посоветовал большой пес.

— Я возвращался, следуя за тобой и за лисом, — начал терьер. — Трава и камни почему-то очень громко шумели у меня в голове. Такой звон или гудение, ну, как на очень сильном ветру. А потом появился тот темноволосый, смуглый человек и стал меня звать. И я вышел на дорогу… совсем как тогда… я подошел к этому человеку и забрался в машину, и тут… и тут-то все разлетелось… Это я сделал, я все разнес, в точности как в тот раз. А потом я убежал, еще до того, как приехала белая машина, в которой воет сирена…

— Ага, — сказал Рауф. — Эту белую машину я, похоже, видел, когда тебя разыскивал.

— Это все исходит от меня, Рауф. Из моей головы. Это я убил того человека. Это я вдребезги расколол весь мир…

— Ну, это ты брось. Ты ничего такого не сделал. Скажи лучше, сюда-то тебя как занесло?

— Говорю же, провалился, как и ты сейчас. Я временами проваливаюсь сам себе в голову. Вот и сейчас… Уже два дня…

— Давай вместе выйдем отсюда, Надоеда. Сам увидишь, что ошибаешься.

— Нет, Рауф, никуда я отсюда не пойду. Там только камни и осколки стекла, как в тот раз. Ты не знаешь, ты не можешь этого знать, но со мной уже случалось подобное…

— Надоеда, а давай-ка просто вылезем отсюда и разыщем что-нибудь пожрать! Говорю тебе, кишки уже слиплись.

— Я тебе всю правду расскажу, Рауф. Ты только послушай меня. Давным-давно, когда на свете еще были города — когда существовал реальный мир, — я жил с хозяином в его доме. Знаешь, он принес меня туда маленьким щеночком. Он так славно ухаживал за мной, что я даже не помню, когда меня отняли от мамы. В те дни я даже как-то не воспринимал своего хозяина как человека, а себя — как собаку. Просто он да я, я да он, все время вместе! Ну то есть я знал, конечно, кто из нас кто, но это так легко забывалось… По ночам я спал у него в ногах, а утром приходил мальчик и засовывал сложенные бумажки в щель посредине двери, что вела на улицу. Я всегда это слышал и сразу бежал вниз, подбирал эти бумажки, нес наверх и будил хозяина. Он угощал меня печеньем из коробки, а себе делал горячее питье. А затем мы начинали играть с этими бумажками. Он их разворачивал во всю ширину — они были такие черно-белые, и у них был такой резкий и влажный запах. Хозяин садился на постель и расстилал их перед собой, а я старался подобраться к нему и подсунуть под них нос. Он притворялся, что сердится, и хлопал по бумаге рукой, а я хватал ее и утаскивал, чтобы куда-нибудь засунуть. Глупо звучит, да? Но я думал: как это здорово, что он велит тому мальчику каждый день приносить свежий ворох бумажек просто затем, чтобы мы с ним могли поиграть в эту игру. Мой хозяин… он был всегда таким добрым!

А потом он вставал и шел в комнату, где была вода. Там он покрывал себе лицо чем-то белым, сладко пахнувшим, а потом это белое снимал. Не знаю, зачем он это делал. Я всегда ходил туда с ним, садился поблизости и смотрел, а он все время со мной разговаривал. Я думал, что должен за ним присматривать, мне это нравилось. Знаешь, Рауф, главнейшая штука в жизни с хозяином — это то, что ты зачастую не можешь взять в толк, чем он занимается и ради чего, но ты просто знаешь, что это твой человек, и он мудрый и добрый, и ты — часть его жизни, и он тебя любит и ценит, и ты чувствуешь себя от этого очень важным и счастливым.

Ну вот, а потом он спускался вниз завтракать, затем надевал старое коричневое пальто с желтым шарфом, сажал меня в машину и вез в другой дом, довольно далеко от нашего. Да, Рауф, в те дни дома еще никуда не успели исчезнуть, ведь это было до того, как я все испортил… В том доме мой хозяин оставался весь день, а на столе у него время от времени звонил звонок. Люди приходили переговорить с ним, и там тоже была уйма бумаг, только по какой-то причине мне не позволяли с ними играть. Зимой зажигали огонь, и я грелся рядышком на ковре. В том доме все было здорово, только звонок на столе мне не нравился. Я не хотел делить с ним хозяина и всегда лаял, когда он звонил. Я точно не уверен, но, по-моему, это был какой-то зверек, ведь когда он звонил, хозяин брал его в руки и разговаривал с ним, а не со мной.