— Таблеточку дать?
— Дай, пожалуйста.
Он опорожнил кружку для питья, принес свежей воды и дал девочке таблетку. Стефани, морщась, проглотила лекарство, а потом принялась расчесывать свои длинные волосы. Сперва с одной стороны, потом с другой.
— Пап, знаешь что? — сказала она и снова посмотрела в окно.
— Да, деточка?
— Я ведь обязательно выздоровею, правда?
— Еще как выздоровеешь! А почему ты…
— Я… ну просто… папочка… — Стефани вдруг вскинула голову, отбросила со лба волосы и положила щетку. — Я временами думаю, что для меня, может быть, окажется слишком поздно. Они не успеют придумать лекарство…
— Обязательно успеют, — со всей мыслимой убежденностью ответил мистер Пауэлл.
— Откуда ты знаешь?
— С каждым днем ученые знают все больше, — проговорил он и взял на руки своего умирающего ребенка. Прижался щекой к щеке дочери и стал бережно укачивать ее. — Они все время ставят разные опыты, они никогда столько не знали, сколько сегодня! Они…
— А как они что-то узнают с помощью опытов?
— Есть много способов, — ответил мистер Пауэлл. — Например, они заражают подопытное животное какой-нибудь болезнью и потом пробуют разные средства, пока одно из них не подействует.
— Но животное ведь мучается и болеет? Это нехорошо…
— Я тоже так думаю, маленькая, но без этого нельзя обойтись. Хотел бы я посмотреть на такого отца, который пожалел бы подопытное животное, а своему ребенку в помощи отказал! Такие опыты за последние сто лет весь мир изменили, Стеф, и это не преувеличение. Честно, маленькая, ты только верь! Я вот, например, точно знаю, что с тобой все будет в порядке!
И он любовно взъерошил ей волосы.
— Папа, я только их расчесала!..
— Ой, прости. Ну, раз зашла речь о волосах, значит, тебе точно стало лучше. Угадал?
Она кивнула.
— Ты мне почитаешь?
— Конечно. Давай-ка узнаем, что происходит в зоопарке у доктора Дулиттла… — И он взял книжку со столика у кровати. — Знаешь, тут всего несколько страничек осталось. Давай закончим ее и сразу начнем новую. Как тебе «Сад доктора Дулиттла»?
— С удовольствием, папочка.
— Хорошо. Итак, до чего мы в прошлый раз добрались?
— Томми Стаббинс и все остальные пришли к доктору обсудить завещание старого Трогмортона…
— Точно. Стало быть, устраивайся поудобнее… И вот Томми Стаббинс говорит доктору: «Смотрите, доктор, — докончил я, еще раз показывая ему обрывок пергамента. — Если приставить этот клочок ко всему остальному, последняя строчка будет выглядеть так:
— Что такое «разглагольствования»?
— Это… — Мистер Пауэлл задумался, как объяснить. — Это когда кто-нибудь произносит очень страстную, взволнованную речь… О животных или еще о чем-нибудь…
Невыносимый холод скогтил его и облепил со всех сторон, словно паутина — обреченную муху, и в этих когтях Надоеда медленно взлетал и кружился, и ветреный закат окрашивал алым его распростертые крылья. Парение не зависело от его воли, он не мог ни остановиться, ни вернуться на землю. Он чувствовал себя листком, что кружится в воде над отверстием слива. Сам он не двигался, его просто несло к черному отверстию посредине, из которого, как он уже знал, не будет возврата. Потом Надоеда заметил, что там, внутри, стоит мистер Эфраим — убийца и жертва одновременно. Он похлопывал себя по колену и подзывал Надоеду, вот только морозная тишина не доносила ни звука. А рядом со смуглолицым человеком, слева и справа, стояли Кифф и лис. И еще свинцовые волны катились, катились по ветру далеко внизу…