Чумные псы

Поезд между тем сворачивал к маленькой станции Эскдейл-Грин. С мостика на него смотрели трое ребятишек, едва дотянувшихся подбородками до перил. Полированная медь так и горела на утреннем солнце. Грэм Уизерс посигналил и помахал детям рукой. Вдоль перрона поезд шел медленно. Ветром в вагон забросило мокрый бумажный пакет, и он шлепнул Рауфа прямо по носу. Большой пес мгновенно подхватил его и сжевал, но пакет оказался невкусным. Снаружи мелькнули белые ворота и старая коза, пасшаяся на длинной цепи.

— Люди в красных беретах пропали, — сообщил Рауф. — Что, по-твоему, должно появиться, когда все уберут?

— Тогда закипит черное молоко… Спи, Рауф, пока можно!

— Ты меня во все это втравил, Надоеда, а теперь требуешь, чтобы я спал?

Дрозд-белобровик песенку поет, в небе высоком стрекочет вертолет. Войско мокнет от росы, к морю едут наши псы. Вот коровы на полях, почему же мы в слезах? Хорошо прикиньте, братцы, — может, лучше посмеяться? Мчится черная машина, едет важный в ней мужчина. Это едет Грелка Билл, что собак приговорил. Бак железный, дым и пар, падал лист на тротуар…

— А знаешь, Надоеда, я так старался быть правильным псом! Я так хотел! Я все для них делал, что мне велели!.. Но вот эта железная вода…

— Это они не были правильными хозяевами, Рауф. И они не больно-то хотели, чтобы ты был хорошей собакой. Им было все равно, какой ты, хороший или плохой. Я даже не знаю, чего именно они хотели. Да они и сами, по-моему, не знали.

Поезд между тем добрался до станции Иртон-Роуд, что на речушке Майт, текущей из славного Майтердейла — наименее известной и самой тихой долины Озерного края. Майт несет воды ручьев пустоши Танг-Мур, Иллгилл-Хеда и осыпей Вастдейл-Скрис. Привет тебе, неунывающий Майт, привет и вам, Кейхо и Бауэр-Хаус, с вашими влажными полями, где среди зелени расхаживают черноголовые чайки! Вьющиеся бекасы, песочники с оранжевыми ногами, утесник, цветущий в зимнее утро… Луговые коньки, носящиеся туда и сюда — они сопровождают поезд, летят прямо перед локомотивом, только крылья свистят.

— Но скажи все-таки, Надоеда! Собаки должны людям доверять или не должны? Должны, правда?

— Это больше не имеет значения, старина.

— Да я знаю. Я просто так болтаю, чтобы не начать вновь прыгать и лаять на все, что несется мимо. Я, наверно, все же не был правильным псом. А жалко… Я так хотел…

— Для чего бы ни были придуманы собаки, но уж точно не для железной воды! Если не можешь жить по скверным правилам, надо найти свои собственные!

— Ну а мы? Какие иные правила мы нашли?

— Те, по которым лис жил, — сказал Надоеда.

— Только нам они не подошли, — вздохнул Рауф. — Жить по ним мы тоже не сумели.

— Я знаю. Правда состоит в том, что я свой дом потерял, а у тебя его и не было никогда. Но все это больше не имеет значения.

И вот слева поднялась щетинистая кабанья спина холма Манкастер-Фелл, его крутой западный склон навис над поездом, ледяной тенью покрывая пути. Вот мелькнул Мертуэйт, откуда до конца колеи оставалось всего три мили.

— Я помню бабочку… Она билась в оконное стекло, и один из белых халатов открыл окно, чтобы ее выпустить. А ведь это был тот самый, что водил меня топить в железной воде… Можешь ты это объяснить, Надоеда?

— А бабочка, улетев, отложила яйца, и они превратились в гусениц, которых ты съел… Помнишь?

Уплыли назад Хукер-Крэг и Чепел-Хилл, и показалась водяная мельница Торнфлэтт. Ее смоленое колесо вертится, брызгая и сверкая, среди пышных папоротников, лишайников и ярко-зеленых печеночников. О ком ты нам поешь, колесо? Неужели о бедном мистере Эфраиме? Видишь ли ты, колесо, как недоуменно выглядывает из-под скамьи наш друг Рауф, несущийся мимо в вагоне маленького поезда?

А за ним, на холме, расположились несколько кроликов. Тех, чьи глаза еще не выел спрей для волос. Они сидят столбиками, глядя на поезд, потом быстро прячутся в норы, только и мелькают рыжеватые пятнышки на загривках. Летом кролики к поездам привыкают, но эти, должно быть, родились уже после окончания летнего сезона и никогда не видели ни цветных флажков, ни бумажных пакетов. Вот мелькнули белые крылья, темная головка, красновато-сизая грудка — это взлетел и тотчас спрятался в кустах самец-зяблик. Вот показалась на бузинной ветке сорока… Чумные псы ехали к морю, и впереди уже показались желтоватые разводы пены, оставленной приливом. Читатель, сумели бы вы или я исчезнуть в Эскдейле и объявиться в Рэйвенглассе, притом что две сотни солдат переворачивали каждый камень, разыскивая нас? Я, к примеру, точно не сумел бы, так что наши герои заслуживают похвалы. Они, конечно, обречены проиграть, но проигрывают с честью!

— Рауф, ты чуешь? Солью пахнет!

— Я слышу, как перекликаются чайки. Слушай, до чего быстро люди все переделали! Даже холмы!