Мы могли бы здесь составить целый каталог его сокровищ: там были и призменная буссоль, и настоящий цейссовский бинокль, и наручные часы, исполнявшие мелодию «Энни Лори»[83] — да не просто так, а под водой, да при этом еще и показывавшие с подсветкой дату и знак зодиака (или еще что-то столь же полезное), квадрофонический проигрыватель, благодаря которому звук фортепьяно слышался не из одного угла комнаты, а из всех четырех разом (чему Уэсткотт, возможно, удивился бы, оторвись он хоть ненадолго от ручек управления, чтобы прислушаться к самой музыке), целых три электробритвы… ну и так далее. Скажем только, что Джеффри жил среди этих вещей примерно так же, как волшебник Саруман — в Ортханке. Еще следует упомянуть, что не последним источником его гордости и радости служила небольшая коллекция ружей и пистолетов. Обладание ею было, конечно же, противозаконно. У мистера Уэсткотта отсутствовала соответствующая лицензия, а если бы он обратился за разрешением, ему бы наверняка отказали. Все это он отлично знал, но… помните, что было сказано выше о его неразборчивости в средствах? Так вот, сознание того, что он водит власти за нос, доставляло ему особое удовольствие. Иногда он даже брал коллекционные «стволы» с собой на прогулку и отваживался немного пострелять в укромных и уединенных местах. Глаз у него был верный, рука уверенная, так что стрелял он очень неплохо. Особенно метко он бил в цель из своей единственной винтовки — «винчестера» двадцать второго калибра, сбивая из него спички с расстояния в двадцать пять — тридцать ярдов. Было чем гордиться!
Упомянем еще, что не все его доходы были законны. Не совершая никаких, даже мелких преступлений лично, мистер Уэсткотт водил сомнительные знакомства и время от времени предоставлял свои жилье и машину местному криминалитету.
А еще на данном этапе жизни у него появился приятель, вернее, приятельница — его квартирная хозяйка, миссис Роуз Грин. Это была средних лет вдовушка, которая зарабатывала на жизнь в основном тем, что сдавала жилье сезонным туристам. Впрочем, она не возражала и против постоянного съемщика — спокойного, добропорядочного джентльмена, который никогда не напивался, не шумел, не являлся посреди ночи, платил всегда вовремя и не причинял ущерба сданной ему жилплощади. Со временем между квартиросъемщиком и хозяйкой даже зародилась странная дружба — тем более странная, что оба знали в своей жизни очень мало человеческого тепла и подавно не умели его выражать. Тут отчасти напрашивается ассоциация с двумя городскими джентльменами, взявшими напрокат на выходные парусную лодку, — шут ее разберет, как с ней управляться!.. Слава создателю, в дружеской приязни отсутствует состязательность; у них не было нужды критиковать и высмеивать друг дружку, и в условиях полного отсутствия интереса со стороны каких-то третьих лиц мистеру Уэсткотту и миссис Грин вполне удавалось дружить — к взаимному удовольствию.
Когда наступала зима, миссис Грин весьма успешно развеивала страхи мистера Уэсткотта, вечно боявшегося подхватить какую-нибудь заразу, — в отношении микробов у него была легкая паранойя. Когда он отправлялся на целый день в поход куда-нибудь в район Столба или на склоны Скэфелла, она готовила ему в дорогу сандвичи и строго напоминала, чтобы он непременно вернулся к такому-то часу, когда у нее будут готовы тушеные бычьи хвосты с овощами и рисом. А когда ей самой приходил стих съездить субботним утром за покупками куда-нибудь в Кесвик, Кендал или даже Престон, мистер Уэсткотт, если он не собирался в поход по холмам, выкатывал «Вольво» и вез свою хозяйку в оба конца. Они очень мало беседовали между собой (миссис Грин не была ни особо сердечной, ни просто разговорчивой женщиной), но это лишь способствовало взаимному уважению. Оба презирали смех и болтовню — примерно так же, как русские презирают дежурно-вежливые улыбки жителей Западной Европы, а японцы — пустопорожние, по их мнению, изъявления жалости.