Чудо в пустыне

Есть нежное преданье на Нипоне
О маленькой лошадке, вроде пони,
И добром живописце Канаоко,
Который на дощечках, крытых лаком,
Изображал священного микадо
В различных положеньях и нарядах.
Лошадка жадная в ненастный день пробралась
На поле влажное и рисом наслаждалась.
Заметив дерзкую, в отчаяньи великом
Погнались пахари за нею с громким криком.
Вся в пене белой и вздыхая очень тяжко,
К садку художника примчалась вмиг бедняжка.
А он срисовывал прилежно вид окрестный
С отменной точностью, для живописца лестной.
Его увидевши, заплакала лошадка:
«Художник вежливый, ты дай приют мне краткий,
За мною гонятся угрюмые крестьяне,
Они побьют меня, я знаю уж заране..»
Подумав Канаоко добродушный
Лошадке молвил голосом радушным:
«О бедная, войди в рисунок тихий,
Там рис растет, там можно прыгать лихо…»
И лошадь робко спряталась в картине,
Где кроется, есть слухи, и поныне.

Георгий Цагарели

Песня («На скалистом перевале…»)

На скалистом перевале
Пела горная вода
С тучных пастбищ мы согнали
Осетинские стада.
Отзвучали вражьи пули.
Умер день за гранью скал.
В затихающем ауле
Мы устроили привал.
Грея смуглые ладони
У костра, мы ждали дня,
И дремали наши кони,
Сбруей кованной звеня.
А на утро со стадами
Шли мы берегом реки
В дальний город, и за нами
Розовели ледники.

Песня («Стройный горец юн и ловок…»)

Стройный горец юн и ловок –
Знать к победам он привык…
Он повесил меж кремневок
Шитый золотом башлык.
Будем пить из рога вина
Хоть грозит селу бедой
Эта снежная лавина,
Что застыла над скалой.
Заалеют от заката
Кровли хижин, льды высот
И пурпурный цвет граната
Ветер к речке понесет…
И когда долина будет
В предрассветном серебре,
Крик петуший нас разбудит
На узорчатом ковре.

У Чороха

Лимонные рощи, болота,
Рои изумрудных стрекоз…
Покрыла зари позолота
Далекий с мечетью откос.
Умолкли певучие пули,
И вижу теперь вдалеке
Везущего масло на муле
Аджарца в цветном башлыке.

Фантаза о Врубеле

Л. М. Камышникову.

Тая печаль в стеклянном взоре,
Овеян вихрем вещих снов,
Любил ракушки он у взморий
И крылья синих мотыльков.
Любил лиловый бархат сливы,
И росный ладан на заре,
И радужные переливы
В прозрачном мыльном пузыре.
И не архангельские трубы-ль
Запели горестно в тот час,
Когда на мягком ложе Врубель
В бреду фиалковом погас.
И соскользнув с сапфирной дали,
Чтоб завершить его судьбу,
Две радуги, скрестись, венчали
Творца – в сиреневом гробу.

Колхиде

Памяти А. Церетели.