Чудо в пустыне

Знайте, девушки, повисшие у меня на шее, как на хвосте
Жеребца, мчащегося по миру громоздкими скачками:
Я не люблю целующих меня в темноте,
В камине полумрака вспыхивающих огоньками,
Ведь если все целуются по заведенному обычаю,
Складывая раковины губ пока
Не выползет влажная улитка языка,
Вас, призываемых к новому от сегодня величию,
По новому знаменем держит моя рука.
Вы, заламывающие, точно руки, тела свои, как пальцы, хрупкие,
Вы, втискивающие в тунели моих пригоршен вагоны грудей,
Исхрипевшиеся девушки, обронившие, точно листья, юбки,
Неужели же вам мечталось, что вы будете совсем моей?!
Нет! Не надо! Не стоит! Не верь ему!
Распятому сотни раз на крестах девичьих тел!
Он многих, о, многих, грубея, по зверьему
Собой обессмертил – и сам помертвел.
Но только одной отдавался он, ею вспененный,
Когда мир вечерел, надевая синие очки,
Только ей, с ним единственной, нет! в нее влюбленный,
Обезнадеженный вдруг, глядел в обуглившиеся зрачки.
Вы, любовницы милые, не притворяйтесь, покорствуя,
Вы, раздетые девушки, раскидавшие тело на диван!
Когда ласка вдруг станет не нужной и черствою,
Не говорите ему, что попрежнему мил и желанн.
Перестаньте кокетничать, вздыхать, изнывая, и охать, и
Замечтавшись, не сливайтесь с мутною пленкой ночей!
На расцветшее поле развернувшейся похоти
Выгоняйте проворней табуны страстей!
Мне, запевшему прямо, быть измятым суждено пусть!
Чу! По страшной равнине дней, как прибой,
Надвигаются, катятся в меня, как в пропасть,
Эти оползни девушек, выжатых мной!
В этой жуткой лавине нет лиц и нет имени,
Только платье, да плач, животы, да белье!
Вы, трясущие грудями, как огромным выменем,
Прославляйте, святите Имя Мое!