Учительница окончательно сникла. Она рассеянно ковырнула взбитые сливки и облизала палец.
— Я по поводу сына, — с тоской в глазах начала она снова. — Понимаете, в последнее время с ним много проблем. В школе. Совсем от рук отбился. Озорничает.
— Очень жаль, — посочувствовала мама. — Надеюсь, ничего серьезного?
Господи, что же делать? На улице глухо и громко зарокотал гром, будто подчеркивая мое настроение. Небо совсем почернело. Казалось, мы сидим в маленьком освещенном кукольном доме, в совершенно темной комнате. Эх, если бы подкрасться к дедушке и незаметно попросить его о помощи! Может, он согласился бы разыграть сумасшедшего, чтобы выпроводить Трясогузку из дома. Но поздно. Да он, кажется, и задремал.
— Не знаю. Пожалуй, нет, — сказала учительница. — Только он хватил через край. Даже не знаю, что с ним делать…
— Ну, в таких делах я не разбираюсь.
— Да кто в них разберется! Просто хотелось поговорить…
— Конечно, — согласилась мама. — Что там этот сорванец натворил? Вы рассказывайте, дорогуша. Я прекрасно умею слушать.
Трясогузка медленно и неуверенно рассказывала о моих проделках, а гроза меж тем приближалась. Мама время от времени вставляла «м-м-м» или «ага» и широким взмахом кисти клала на бумагу очередной мазок. Бело-розово-зеленые Ингве, Трясогузка, игрушки и сласти парили на сером фоне.
«Ну все, сейчас грянет буря!» — думала я, поглядывая на маму, но она невозмутимо продолжала работать.
— Вот какие дела, — завершила Трясогузка перечисление моих проступков.
— Знаете, — сказала мама, сорвав лист с мольберта и помахивая им в воздухе, чтобы поскорее высох. — Слушала я все, что вы тут рассказывали, и вот что вам скажу — это уже чересчур.
Обмакнув тряпку в Ингвино корыто, она стерла с лица остатки липкой массы.
— Закончила? — встрепенулся Ингве. — Я в этом корыте ангину заработаю.
— Это все, что вы можете мне сказать? — возмутилась Трясогузка.
Но мама уже натягивала резиновые сапоги.
Неужели она так разволновалась, что не могла усидеть дома?
— Вы меня извините, — заявила мама, — но я очень спешу. Вы отлично позировали. А что до вашего сына, то, по-моему, вы можете им гордиться. У мальчика столько энергии и фантазии!
— Моего сына? — обомлела Трясогузка.
— Ну да, — подтвердила мама. — И не цепляйтесь вы так к одежде. Вот и моя дочь носит то же самое.
И она упорхнула.
Трясогузка встала и, забыв о дурацкой шляпе и размалеванных глазах, тоже направилась к двери. Ингве выбрался из корыта и захлюпал по полу, с промокшего пиджака капала вода. С видом привратника, забывшего надеть брюки, он подал гостье пальто.
— Подумать только, она не поняла, что я говорила о
— Прошу меня извинить, — заметил Ингве, — но у нее нет сына.
Это было уже слишком. Трясогузка выскочила за дверь, где ее поджидали темнота, раскаты грома и проливной дождь.
Спасительный гром! Бум!
Небо полыхало и взрывалось вспышками молний. Воздух дрожал от раскатов грома, казалось, тучи превратились в исполинские каменные глыбы, которые с треском бились одна о другую. Дождь лил как из ведра, и я вмиг промокла до нитки. Я сбежала тем же путем — через кухонное окно. Надо немного намокнуть, а то Ингве догадается, что я все это время скрывалась в доме.
Тут я увидела, как на наше крыльцо поднимается женщина в белом плаще — настоящая натурщица! Через несколько минут она с кислой миной поплелась в обратный путь. Интересно, что сказал ей Ингве?
Я перевела дух. Дедушкины крошки-демоны поработали нынче на славу. Сколько еще так будет продолжаться? Неужели мама вправду ничего не заподозрила? Похоже на то.
Когда я вернулась, Ингве сидел в качалке. Дедушка ушел к себе.
— Привет, — буркнула я. — Ты что, ходил босой по лужам?
— А-а! — фыркнул он и запыхтел трубкой, которая воняла так, словно он набил ее резиновыми подметками.
— А мама где?
— Побежала в редакцию сдавать рисунок. Скоро вернется.
— А дедушка?
— Отдыхает наверху.
Я не могла придумать, что еще сказать, и отошла к окну. Черные глыбы нависали над самой крышей и громыхали все яростней, словно в гигантской камнедробилке, рассыпая снопы искр, как при сварке. Гроза была прямо над нами!
Я прижалась лбом к холодному стеклу и задумалась о маминых словах, что Трясогузка-де может гордиться своим несуществующим сыном, у которого столько «энергии и фантазии». Про меня она никогда такого не скажет! Хорошо хоть, все закончилось и я вышла сухой из воды.
— Иди переоденься, — сказал Ингве.
— Что?
— Я все знаю. Тебе теперь не отвертеться, — добавил он зловеще.
Ба-бах! Пол закачался у меня под ногами. Я обернулась, и во вспышке молнии увидела лицо Ингве — сизое, гадкое. Голова у меня пошла кругом. Неужели это конец? Этот придурок сидел себе в корыте, слушал Трясогузку и докумекал, что речь обо мне. А я-то его в расчет не брала! Да его надо было утопить в этой бадье! Теперь он того гляди заявится в школу и опозорит меня перед всем классом. А ведь все из-за него! С него все началось!
— Я только не понимаю, зачем? Для чего ты это затеяла? — сказал он, встал и пошел ко мне.
Ну нет, я ему не дамся!
— Симона! — закричал он.