Чудаки и зануды

Спускаясь по лестнице, я слышала долетавший сверху дикий птичий гомон.

Ничего, скоро успокоятся, удовлетворенно подумала я.

В школу я пришла запыхавшаяся, невыспавшаяся, но в прекрасном настроении. Я припозднилась и в несколько прыжков взлетела вверх по лестнице.

Остальные ждали перед дверью.

Катти встретила меня восторженной улыбкой и скорчила гримаску, очевидно, изображавшую воздушный поцелуй.

Исак пристыженно топтался у вешалки. Видно, и не подозревал, что я таки раздобыла ему птиц, и предчувствовал объяснение с Трясогузкой.

Я подошла к нему, мимоходом пихнув Катти.

— Птицы на месте, — шепнула я.

— Знаю, — ответил он без особого энтузиазма.

— Полным-полно, — попыталась я его ободрить.

— Знаю.

— Коричневые.

— Знаю, — опять буркнул Исак, словно его заклинило.

— Утки, — подмигнула я ободряюще.

Ничем его не проймешь! Заладил свое «знаю». Но тут появилась Трясогузка и стерла наши голоса своим белым развевающимся платьем.

— В чем дело? Почему вы здесь стоите? Живо в класс!

Она растопырила руки, словно огромный лебедь. И тут-то я услыхала шум. Он доносился из класса. Дикий, неописуемый, душераздирающий гвалт.

Так вот почему никто не решился войти! Видимо, ребята приоткрыли было дверь — и тотчас захлопнули. Черт!

Похоже, я перестаралась. Пяти уток хватило бы с лихвой.

— Что же вы не открываете?

Трясогузка рывком распахнула дверь, да так и замерла на пороге с открытым ртом. Складка под подбородком вздымалась и опадала, как у лягушки.

По классу разгуливали и порхали штук пятнадцать уток. Пол был усеян хрустящими хлебными крошками, птичьим пометом, перьями; все это при каждом взмахе крыльев взлетало вверх. Пленницы повернули головы и злобно косились в нашу сторону.

Одна из уток попыталась было удрать. На бреющем полете она устремилась в дверной проем. Пролетая возле уха Трясогузки, птица громко крякнула. Учительница взмахнула руками и нетвердой походкой вошла в класс.

Там она села на пол, прислонясь к пианино, и закрыла лицо руками.

— Господи! Господи! — охала она.

Тем временем первая утка уже была на лестничной площадке и металась там, натыкаясь на стены, пугаясь собственных воплей. Еще две птицы стартовали с заднего ряда и, тяжело взмахивая крыльями, пронеслись мимо нас, как два волейбольных мяча. Но мы уже успели войти в класс, и Фрида закрыла дверь. В последнюю секунду утки ухитрились изменить курс и приземлились на кафедре.

Катти наградила меня ослепительной улыбкой и высунула язык, так что я различила следы собственных зубов. Она поймала одну утку и держала за шею, чтобы та не могла ее ущипнуть.

— Ощно отщройте! — прошамкала Катти покусанным языком.

Мы принялись ловить уток. Гонялись за шипящими, орущими, щиплющимися тварями по полу и партам и одну за другой вышвыривали из окна. Птицы слетали на школьный двор, прямо к ногам изумленного сторожа, который, разинув рот, наблюдал за происходящим. Последняя утка попыталась было найти убежище на лампе под потолком. Блётан и Стефан до тех пор обстреливали бедняжку мелками, пока она, вконец перепуганная, не бросилась-таки в открытое окно.

Когда последняя пленница была изгнана, в классе воцарилась неловкая тишина. Лампа, на которой минуту назад пыталась укрыться невинная птица, все еще покачивалась, словно от ветра, тускло освещая перевернутые парты, разбросанные тетради и учебники, стулья, угрюмо привалившиеся друг к дружке, и хрустящий слой на полу — хлебные крошки, раздавленный мел, птичий помет и обрывки бумаги.

И среди этого разгрома молча, не шевелясь, сидела Трясогузка, словно гигантская кукла в белом платье. Она вытянула ноги и прислонилась спиной к пианино. Если б не открытые глаза, можно было бы подумать, что она спит, сложив на животе большие красивые белые руки. Жуткое зрелище.

— Они улетели, фрёкен Эрлинг, — тихо сказала Нетта.

Учительница не отвечала. Тонкие крылья носа трепетали, словно хотели унести свою хозяйку прямо в окно. Мне стало не по себе. Выражение лица у Трясогузки было такое же печальное, какое бывает у моей мамы после шумного праздника, когда гости разойдутся, а она сидит и курит одна в рассветных сумерках.

Никто не знал, что делать.

— Все прошло, — твердили мы.

Но она не отвечала.

Осторожно, словно боясь разбудить кого-то, мы расставили по местам стулья и парты. Хитрюга Пепси нацепил на указку тряпку и оттирал ею пол.

— Ну зачем нужно было так делать? — вдруг спросила Трясогузка, не обращаясь ни к кому.

Мы вздрогнули. Мы уже свыклись с тишиной.

— Это всё я, — призналась я.

— Что?

— Это я их принес. Не думал, что так выйдет.

— Не думал?

— Ну, что их будет столько. Я увлекся.

— Вот как.

— На самом деле виноват я! — не выдержал Исак.

Он заслонил меня, светлые вихры щекотали мне нос.

— Это мои птицы.

— Правда, твои? — переспросила Трясогузка.

— Ну, то есть не именно эти. У меня никаких птиц нет, а я соврал вам, что есть. А вы сказали, чтобы я их сегодня принес, вот я и попросил Симона притащить этих.