Чудаки и зануды

Это я-то настоящая! Да фальшивей не придумаешь! Я прижалась к Катти, чтобы она не заметила, как я опешила. Наши щеки соприкоснулись, девчонка, видимо, истолковала это превратно, потому что вдруг обхватила меня за шею. Ее волосы упали мне на лицо и защекотали верхнюю губу — я невольно улыбнулась. Она с ухмылкой отвернулась. Все же в вечном спектакле жизни мальчишкам надо играть только мальчишек, а девчонкам — девчонок, подумала я и почувствовала, что Катти теребит наклейку у меня на плече.

Ну, полный идиотизм! Надо продержаться еще немного, думала я. Еще чуть-чуть — и я дома. Мы уже на Воробьиной улице, остались только Зябликовая, Галочья и Синичья.

Несколько минут мы шли молча. Чтобы выиграть время, я старалась шагать по-мальчишечьи широко. Мелкие пичужки чирикали в кустах, над золотисто-красным гребнем свалки с протяжными криками вились чайки. Катти плелась рядом, словно тень.

— Ты мне нравишься, — сказала она, когда мы остановились у нашей калитки.

Только этого не хватало!

На дворе у Аксельссонов стрекотала газонокосилка.

— Я сразу заметила — ты не как все. Помнишь, как ты заявился в класс на день позже и сказал, что не нашел дорогу. С тобой непрерывно что-то случается. Понимаешь?

Мне ли не понимать! С самого нашего переезда со мной происходят невероятные события. Я мечтала только об одном — чтобы это безумие хоть ненадолго прекратилось, чтобы я могла скоротать нормальный, серый, скучный вечерок за чтением нудного учебника или за просмотром бестолкового английского сериала, пусть даже сто раз виденного.

Я кивнула и приготовилась распахнуть калитку.

— Вот мой дом, — выдавила я. — Спасибо, что проводила. А теперь мне пора. Пока!

— Обожди, — Катти опустила голубой мешок на землю у калитки, преградив мне путь, и для верности вцепилась мне в руку.

— Послушай-ка сначала одну мелодию. Не возражаешь?

Я доверчиво кивнула.

Катти нацепила мне на голову наушники. Провода были до того короткие, что мы почти касались друг друга носами. Грянула музыка. Хриплый голос Ульфа Лунделля, усиленный хором и батарейками, вонзился прямо в череп.

«Влюблен как сумасшедший, — вопил Ульф. — Снова влюблен как сумасшедший, влюблен как сумасшедший, чего же еще? Влюблен как сумасшедший, снова влюблен как сумасшедший. Вот и все, что мне нужно, до самой последней минуты, когда за мной прилетят ангелы».

Музыка горячей струей вливалась мне в уши, голова шла кругом. Катти снова обняла меня за шею. Я было открыла рот, чтобы попросить ее отвязаться и растолковать, что она неверно меня поняла. Но не успела — девчонка впилась в меня губами, и ее розовый язык, словно малиновое желе, скользнул в мой открытый рот. Рука, поднятая для защиты, ткнулась в розовую грудь.

Ее глаза жадно и весело смотрели в мои, а Ульф Лунделль все наяривал как одержимый, мне казалось, что это я схожу с ума, меж тем как Каттины губы все яростнее впивались в мои, а руки ласкали мои короткие волосы. Никогда меня еще так не целовали. Ну и девчонка!

Я старалась не смотреть в ее желтые глаза. Скосив взгляд, я заметила приближающийся желтый автомобильчик; по тому, как медленно он тащился, нетрудно было догадаться, что за рулем Ингве. А прямо по курсу — я в обнимку с девчонкой! От изумления Ингве выпучил глаза. Конечно, он узнал меня. Проехав мимо, Ингве повернул голову и прижался носом к боковому стеклу, отчего стал похож на разряженного поросенка.

В следующую секунду машина подпрыгнула и с ревом протаранила живую изгородь Аксельссона. Видимо, в замешательстве Ингве вместо тормоза нажал на газ. В изгороди образовалась порядочная брешь, сквозь которую можно было различить изумленного Аксельссона, застывшего с газонокосилкой, и машину Ингве, совершавшую в саду опасные виражи. В конце концов Ингве врезался в пчелиные ульи и посбивал с них крыши. Потревоженные пчелы тучей взмыли в воздух.

А Ульф Лунделль продолжал голосить, что больше всего на свете любит просторы, где гуляет ветер, а в поднебесье поют жаворонки. Это было последнее, что я услышала.

В тот момент, когда автомобиль врезался в ульи, я со страху укусила Катти за язык. Она взвыла и ослабила хватку. Теперь и она заметила странные маневры.

— Боже, да он совсем спятил! — простонала Катти.

— Это приятель моей мамы! — крикнула я, отшвыривая наушники.

В дыру, созданную стараниями Ингве, я видела, как Аксельссон с садовыми ножницами наперевес мчится к автомобилю. Над ним тучей вились разъяренные пчелы. Судя по всему, он решил раскурочить капот, как консервную банку. Мне расхотелось смотреть. Ингве исхитрился-таки дать задний ход и выруливал прямиком к парадному крыльцу.

— Извини! Увидимся! — крикнула я Катти, которая проводила меня недоуменным взглядом, и перемахнула через калитку, загороженную синим мешком. На губах я все еще чувствовала соленый привкус ее крови.

Рванув на себя входную дверь, я вдруг поняла, кого напоминала Катти, — маму: те же звериные желтые глаза, та же дерзкая решимость брать все без спросу.

Я сразу заметила, что мама не в духе.