Чтобы все спаслись. Рай, ад и всеобщее спасение

Не можем мы с большой уверенностью сказать и о том, какие коннотации этот термин мог иметь для Иисуса или для его слушателей в Галилее и Иудее в начале I века. Во время Иисуса, а также до этого времени и непосредственно после него тема геенны была частью обычного религиозного языка иудейского мира, однако интерпретацию ее различными богословскими школами почти невозможно свести к единой формуле или единому представлению. Несомненно, иногда геенну понимали как место окончательной погибели, иногда просто как место наказания, а иногда как место очистительного возрождения. В обеих крупнейших и наиболее влиятельных во время Христа раввинистических школах, Шаммая и Гиллеля, она часто описывалась как место ограниченного по времени очищения или наказания; однако обе школы, по-видимому, учили также, что душам, неспособным к исправлению, предстоит некое состояние окончательного сожаления о своих делах, страдания или гибели. Из этих двух великих раввинов Шаммай, как считается, был более суровым, поскольку полагал – по крайней мере, если легенды о нем дошли до нас в неискаженном виде и правильно поняты, – что довольно значительная часть человечества может в конечном счете погибнуть. Однако при этом геенна была для него главным образом местом очищения, очистительным огнем для душ тех, кто при жизни не был ни неисправимо порочен, ни безупречно хорош; и он учил, что сразу по завершении наказания заключенные в геенну будут освобождены и вознесены в рай. Гиллель же, как считается, напротив, в отношении итоговых чисел значительно больше уповал на то, что Бог может спасти нечестивых от погибели или проклятия; во всяком случае, он, по-видимому, полагал, что неспасенными могут остаться лишь очень немногие. Но при этом он, очевидно, считал геенну местом окончательного наказания и уничтожения тел и душ тех, кто слишком испорчен, чтобы возродиться. Разумеется, некоторые из образов, которыми Христос пользовался для описания окончательного суда, весьма хорошо соответствовали учению обеих школ, хотя, по-видимому, ни одной из них в полной мере. Что же касается точки зрения, которая стала доминирующей в позднейшей раввинистической традиции, – что никто не может страдать в геенне более двенадцати месяцев, – то она восходит как минимум к учениям рабби Акивы (ок. 50–135), жившего вскоре после времени Христа. Впрочем, она может иметь и более раннее происхождение. Безусловно, сегодня никто не может с уверенностью сказать, как именно понимал гееннский огонь Иисус (с какой бы непреклонностью инферналистская партия ни утверждала обратное), или какой срок он назначил бы тем, кто подвергнется этому наказанию, или даже насколько метафорический смысл он вкладывал в подобные образы. Очевидно, что для Иисуса как учителя метафора была естественным языком и что он использовал пророческие и апокалиптические образы своего времени не столько в точном смысле, сколько поэтически; поэтому было бы глупо полагать, что его слова о долине Хинном следует понимать более буквально, нежели образы печи, жатвы, гумна или затворенных дверей на пиру. Не особенно помогает нам в этом вопросе и последующее христианское употребление слова «геенна», если принять в расчет, сколь большое разнообразие взглядов присутствовало в ранней Церкви.