Что знает дождь

— Ну вот, говоришь, тебе не нравится, — встал он с колен, вытер моими трусами опавший член, застегнул штаны, — а сама намокла, как сучонка. И корчилась от вожделения как дешёвая шлюшка. Люблю, как ты кончаешь. Испуганно, вопреки. Но это оргазм, Блондиночка, его не остановить, — смеялся он. — И ты меня хочешь, хоть и не признаёшься. Ещё как хочешь! Иди мойся, — кивнул он на ванную. — А то сейчас Маринка вернётся с работы, а мы тут с тобой, — хмыкнул он. — И да, убери это, — показал он на остатки рвоты. — Но делать минет ты научишься. И не надейся, что нет.

Я научилась. Дышать носом. Подавлять тошноту. Глотать сперму.

И мечтала однажды откусить его чёртов хрен. Сжать челюсти, как акула, и не отпускать. Если бы после этого он меня убил — приняла бы смерть с радостью. Только скорее он выбьет мне зубы, сломает руки и ноги, но не отпустит. А ещё хуже — покалечит Оксанку или её маму. Так уже было…

Глава 4

Первые несколько недель я терпела, когда он приходил каждую ночь, что оставался ночевать, нечасто. Трогал, гладил, заставлял ласкать его член. Но потом он пришёл днём, когда никого не было: Оксанкина мама на работе, Оксанка — у репетитора.

На свою беду я была в ванной. Он выбил замок. Долго и тщательно меня мыл. Положив на себя, намыливал душистой пеной, и кончил, толкая свой член между моих плотно сдвинутых бёдер.

А потом сказал, что теперь будет здесь жить, а не наведываться время от времени: они с Маринкой скоро поженятся, и он переедет к ней.

Я собрала свои вещи и в тот же день сбежала.

Пойти мне было некуда. Денег у меня не было. Доступа в квартиру и к маминому счёту — тоже. Одноклассники от меня отвернулись: я теперь была подругой Палки. Да и я, после всего, что случилось, особо общаться не рвалась. Тёть Лена ещё не вернулась а, может, тоже не хотела меня видеть: её телефон молчал. Других друзей у меня не было, разве что Гринёв, что и наградил Оксанку обидной кличкой и прохода в школе не давал. Но к Гринёву, которого знала с детства, я бы обратилась в последнюю очередь. В крайнем случае. Он меня предал. Бросил. Отвернулся вместе со всеми. Ну и пусть катится!

По улицам ходить было холодно. Ноябрь. Но везде уже стояли ёлки, продавалась мишура и нарядные игрушки, люди покупали подарки родным и близким, готовились к празднику. Я бродила по улицам, пока не замёрзла, а потом несколько часов кряду просидела под дверью своей квартиры.

Своей, нашей с мамой, дедушкиной квартиры, где я провела всю мою сознательную жизнь, где у меня было всё — люди, что меня любят, книги, игрушки, счастливое детство. Где я учила французский и первый раз влюбилась. Где мама кружила меня по комнате, защитив диссертацию, а дед улыбался в густую бороду, в которой вечно застревали крошки.

Я сидела на затоптанном чужими ногами коврике у двери и думала о том, что всё истаяло, словно никогда и не существовало. Сидела, пока не пришла соседка.

— Да, конечно, проходи, милая, — пригласила меня к себе Мария Кирилловна. — И оставайся сколько хочешь. Сколько там тебе осталось до вступления в наследство.

— Недолго, — ответила я.

В какой-то момент я даже поверила, что всё наладится.

Но на следующий день в школе Оксанка сказала, что Урод избил мать. Она не смотрела в глаза, но просила вернуться. Потому что так лучше для меня. Если узнают, что я с ними не живу, снова отправят в коммуналку.

В машине у школы нас ждал Урод.

Тем же вечером он объяснил мне, что будет с тёть Мариной, если я ещё раз исчезну.

— Если ты думаешь, что получение наследства тебя спасёт, то сильно ошибаешься, — довольно усмехнулся он.

Тогда я не придала значения его словам. Я даже эгоистично подумала про тётю Марину, что она взрослая, должна сама о себе позаботится и выгнать урода, а не выходить за него замуж, если он её бьёт. В конце концов, заявить на него в полицию.

«Если бы она его выгнала, насколько всё стало бы проще», — подумала я тогда.

Глупая, наивная, ничего не знающая о зависимости и такой любви. О любой любви.

Но когда накануне дня вступления в наследство мне позвонила нотариус и сказала, что наследство будут делить на двоих, довольная ухмылка Урода обрела иной смысл: он знал.

Знал, что нашлись родственники, дедушкина жена. Что мой дед после смерти бабушки, оказывается, не просто встречался с той женщиной — он на ней женился. И скромная улыбчивая тётка с тонко выщипанными бровями, что угощала меня конфетами для диабетиков, претендует на половину дедушкиной квартиры и половину всего, что принадлежало нам.

Я же могу снять только мамины деньги. Но ведь они мне понадобятся, если я хочу оспаривать дело в суде и нанять адвоката.

Сейчас, в свой девятнадцатый день рождения, сидя в холодной тюремной камере с засохшей спермой Урода на животе, кутаясь в колючее одеяло и запивая горячую кашу холодным молоком, я не хотела думать про суд, про то, что у меня ничего не осталось. Я хотела думать про маму.

Всего год назад у меня была другая жизнь и совсем другой день рождения…

Глава 5

— Мам, ну пожалуйста, ну давай пойдём!