Что за девушка

— Я должна вернуться на вечеринку.

Тесс удивленно моргает:

— На вечеринку?

— Я должна убедиться, что с Майей все хорошо.

— Ох, солнце, — говорит Тесс, проводя пальцами вверх и вниз по моей руке. Я вздрагиваю (и давно мне стало холодно?). — Ты такая замечательная подруга.

— Нет. — Я мотаю головой. — Это неправда.

— Конечно, правда, — возражает Тесс, — разве ты не говорила только что, как тебя наказали за то, что ты ей помогла?

Я пожимаю плечами.

— А демонстрация, которую ты спланировала?

Демонстрация. Демонстрация, которая зажила собственной жизнью. Демонстрация, которая должна была помочь Майе, но это уже не так.

— Все правда верят, что это был Хайрам.

Тесс качает головой:

— Не все! И в любом случае все согласны, что Майе причинили боль и что ей нужна наша поддержка.

— Но ты считаешь, что это мог быть и Хайрам?

Тесс задумчиво хмыкает:

— Если это сделал Хайрам, то обвинять Майка — чистой воды безумие. Возможно, Майя и правда травмирована, как все говорят, но я думаю, она отлично понимает, что произошло.

Может, Тесс скажет, что это я безумная, если узнает, что мне лучше, когда я истекаю кровью, чем наоборот.

— Послушай, — говорит она. — Все будет хорошо. Я люблю тебя.

Меня это должно было обрадовать, но я все равно думаю о том, что Тесс не знает о моей тревоге, о докторе Крейтер, о диагнозе (а может, и не одном). Когда она порвала со мной, сказала, что как будто совсем меня не знает. Но честно говоря, так было всегда.

Так холодно, что я дрожу.

Нет. У меня дрожат руки.

— Мне надо идти.

— Ты уходишь? — Тесс не верит своим ушам.

Я киваю.

— Ты слышала, что я сказала?

Я снова киваю.

— И все равно уходишь?

Я открываю дверь машины и, спотыкаясь, вылезаю на тротуар. Я не оборачиваюсь, но меня пробирает дрожь, когда я слышу, как ревет мотор, как машина проносится мимо меня. Тесс думает, что я ее отвергла. Пару дней назад я бы предпочла, чтобы она так думала и дальше. Сейчас я не уверена, что лучше. Мне хочется, чтобы она думала, что я ушла, потому что я такая крутая и холодная или потому что у меня истерика?

Я прохожу по подъездной дорожке к дому и медленно, осторожно открываю заднюю дверь. Снимаю туфли. В доме тихо и темно. Я на цыпочках поднимаюсь по лестнице, с тихим щелчком закрываю за собой дверь спальни. Включаю настольную лампу и роюсь в рюкзаке в поисках пакета с таблетками. Я гуглю их название.

Оказывается, ложное ощущение уверенности не единственный побочный эффект. От этих пилюль бросает в жар, кружится голова, люди ведут себя импульсивно. Эффект возникает быстро и длится недолго (это я поняла еще вчера). Эти таблетки сняли с продажи, как и сказал Хайрам, из-за опасений, что они могут вызывать зависимость. Это точно. Вчера после первой же дозы я думала, как попросить Хайрама о следующей.

Я достаю телефон и пишу сообщение:

«Почему ты дал мне таблетки, если знал, что они вызывают зависимость?»

Телефон почти немедленно жужжит в ответ:

«Ты сказала, что они тебе нужны».

Правда? Я прокручиваю нашу беседу с Хайрамом. Он прав: я умоляла его о таблетках, обещала никому не говорить, обещала больше никогда не спрашивать.

«Не волнуйся, — пишет Хайрам, — у меня их больше нет. Так что даже при всем желании больше тебе не получить».

От этого мне и правда становится немного легче. Но тогда… Что, если они снова мне понадобятся?

Несколько штук еще осталось в пакете, который сейчас лежит у меня на столе.

Я считаю. Три. Возможность еще трижды ощутить ложную уверенность. Еще трижды поцеловать Тесс, не думая о том, правильно это или нет.

Пока эффект не исчезнет.

Как узнать, хотела ли я на самом деле поцеловать Тесс, хотела ли перестать ее целовать, кто решал — я или таблетки? Я беру пакетик и верчу в руках, таблетки перекатываются туда-сюда. Я могу сейчас принять синюю и заснуть, не прокручивая сто раз события дня, не гадая, что я сделала не так.

Я мотаю головой, бросаю пакет в мусорное ведро под столом, смотрю на закрытую дверь спальни. Ванная сразу по коридору. Я могу распотрошить свой станок «Джиллетт». Мама конфисковала его после Дня святого Валентина, и я сказала себе, что это не страшно, что небритые ноги — протест против патриархата. Но я ненавижу небритые ноги, и через месяц мама разрешила мне снова начать бриться.

Это так просто.

Но три месяца еще не прошло.

Мы с родителями вообще обсуждали, что именно меня ждет по истечении трех месяцев? Я решила, что это будет означать, что доктор Крейтер ошиблась: мне не нужны лекарства, не нужна групповая терапия, и вообще не нужно больше ходить к врачу. Если я смогу три месяца продержаться, то докажу, что способна справиться сама, способна остановиться и не резать свою кожу.

Но сейчас мне кажется… Может, я просто пыталась тянуть время? Может, в глубине души я думала, что выдержу три месяца и тогда снова начну резаться? Как тот, кто садится на диету, достигает идеального веса и возвращается к прежнему рациону, когда диета — средство для достижения цели, а не перемена образа жизни. Может, поэтому доктор Крейтер не одобряет наш с родителями уговор.

Я сажусь на руки.

Не буду резать. Не буду резать. Не буду резать.