Что такое Израиль

Движимость, попавшая в руки Опекунского совета, распродавалась или раздавалась среди приближенных к кормушке. В банках Хайфы осталось полтора миллиарда фунтов стерлингов, принадлежавших палестинцам. Их взяло себе правительство Израиля. В квартал Аджами в Яффе, где стояли роскошные дворцы палестинской знати, приходили евреи и захватывали дома, превращая их в коммуналки. Присутствие хозяев их не останавливало. Палестинцев «уплотняли» или выгоняли. Власти раздавали квартиры и дома попроще иммигрантам, а сливки оставляли себе.

Интеллектуалы из Еврейского университета, люди, близкие к власти, последовательные борцы за мир завладели шикарными виллами палестинской знати, врачей, ученых, бизнесменов. Так сформировалось новое население фешенебельных палестинских кварталов Иерусалима: Тальбие, Греческой и Немецкой колонии, Катамона. Не постыдился въехать в чужой дом и Мартин Бубер, «еврейская совесть». Судьи Верховного суда, отстаивавшие законность конфискаций по национальному признаку, тоже получили отборные особняки.

Один из самых красивых уголков Западного Иерусалима – Тальбие. Он расположен между иерусалимским театром и улицей Жаботинского. Каждый дом здесь произведение искусства. Тот, что стоит рядом с театром, с цветной майоликой по верху фасада, назывался когда-то «вилла Гарун аль-Рашид», по имени халифа из «Тысячи и одной ночи». Во времена британского мандата палестинские хозяева сдавали его командующему английскими ВВС в Палестине, а в 1948 году его конфисковало израильское правительство и поселило там Голду Меир. У нее после этого имелись все основания утверждать, что «палестинцев не существует». Дома в этих районах отменные, прочной каменной кладки, надежные, утопающие в садах.

Мы снимали один такой на улице Узия, в Катамоне. Это был прекрасный дом, в его толстых каменных стенах летом всегда было прохладно, а зимой, что греха таить, довольно холодно. Окна открывались в сад, и после Пасхи в мой кабинет врывался шесек (ветви чишкового дерева, мушмулы). Его желтоватые нежно-округлые плоды напоминали абрикосы с удивительно гладкими косточками.

Росли у нас в саду и пальмы, но они не плодоносят на высоте Иерусалима. В сад спускалась широкая лестница, переходившая в веранду. Посреди каждого этажа располагался большой зал, от которого во все стороны разбегались комнаты. Потолки высокие, окна – просторные, масса воздуха, отличное убежище от жары.

Судьба нашего дома была типичной: его построил знатный палестинец для своего сына. Когда в 1948 году Хагана атаковала Катамон, хозяин был вынужден бежать под защиту крепостных стен Старого города, его разграбленное и конфискованное жилище власти передали торговцу с рынка Махане Иегуда. Позднее дом унаследовали и поделили дочери торговца. Одна из них сдала нам квартиру и уехала в Америку. (Хорошие американцы после смерти попадают в Париж, шутил Оскар Уайльд. Хорошие израильтяне – в Америку. Богатые израильтяне обычно посылают туда детей – учиться и жить.)

Было это много лет назад, но г-жа Рихтер в Лос-Анджелесе, наверное, и по сей день получает свои тысячи долларов в год – квартплату из Иерусалима. Не знаю, в каком лагере беженцев живет хозяин дома. Мы провели там три счастливых года, а затем г-жа Рихтер выбросила нас и взяла другого жильца, который платил ей прямо в Америке. В Израиле практически нет законов, защищающих права съемщика, хозяин квартиры может вышвырнуть его в любой момент, а суды всегда держат сторону домовладельца, руководствуясь классовым чутьем.

Жили мы и в сказочном дворце графа Таламаса в яффском квартале Аджами. Богатый палестинец-католик Таламас получил свой титул от Папы Римского, и над входом в дом, обрамленном двумя стройными пальмами, была укреплена графская корона. Полы чистого итальянского мрамора, шестиметровой высоты потолки, центральная зала в полтораста квадратных метров, уютные и просторные спальни, гигантская веранда с видом на море – все это стало «ничьим имуществом» в 1948 году.

Лучше всех поступила Далия Ландау, одна из праведниц своего поколения. Ей достался дом семьи эль-Хейри, но, когда она узнала, каким образом законные хозяева утратили его, она предложила вернуть дом беженцам. Израильские власти воспротивились ее благородному шагу – нельзя отдать дом палестинцу. Башир эль-Хейри писал в своей книге «Письма лимонному дереву», что отец его до самой смерти тосковал по лимону, который растет во дворе их утерянного дома. Не сумев вернуть жилище изгнанным хозяевам, Далия Ландау, религиозная еврейская женщина, предложила его купить или хотя бы вносить за него квартирную плату Баширу. В последовавшем соревновании великодушия Башир отказался брать плату, а Ландау превратила конфискованный дом в детский сад для палестинских детей.