Что такое Израиль

Возник миф «привилегий для русских иммигрантов». Вокруг этих мнимых привилегий поднялась свистопляска. Первыми ее подняли восточные евреи, выдвинувшие лозунг: «Если бы Гришу Фейгина звали Абузагло…» Но дело было не только в материальных преимуществах. Восточные евреи составляют около 10 % всех евреев мира, но около 50 % всех евреев Израиля. Появление русских угрожало нарушить этот баланс, свести восточную общину до уровня экзотического меньшинства, какой она представлялась в начале XX века. Волна выезда евреев из СССР 1970-х годов пришлась на период недолгого благоденствия Израиля, который закончился войной 1973 года. Новоприбывшие воспринимались не как товарищи в общем строительстве, но как конкуренты, посягающие на жирный кусок. Русские евреи конкурировали с восточными как получатели льгот и благ, они конкурировали с европейскими евреями, израильтянами, из-за работы. Поэтому вскоре наша волна оказалась меж двух огней. Свободная пресса Израиля, печатающая, как и вообще пресса свободного мира, то, что хочет увидеть читатель, соревновалась в подборе антирусских материалов. Не было дня, чтоб в газетах не появлялось шапки вроде: «Еще один русский жулик» или «Они звери!».

Когда не случалось новых событий, газеты печатали интервью со школьниками, пенсионерами, инженерами, врачами, и все спорили только о том, как бы прищучить русских иммигрантов, чтоб тем не жилось так вольготно.

В 1975 году я работал бульдозеристом на трассе в Северном Синае. Почти все рабочие, за исключением трех бульдозеристов-«израильтян», были восточными евреями. При каждом бульдозере служил юный бедуин – подавал чай и кофе, заливал масло и делал прочие полезные вещи по мелочам. Молодые бульдозеристы из городков развития издевались над юными бедуинами как могли. Со старыми бедуинами они тоже разговаривали пренебрежительно, свысока – как французские сержанты с туарегами. Для меня это был первый – или почти первый – прямой контакт со «вторым Израилем», первое испытание этнической ненавистью (ну, не могу же я назвать отношение восточных евреев ко мне антисемитизмом?). Я сам дал повод для вспышки ненависти, когда неосторожно сказал, что бедуины никого не хуже. Я не ожидал, что это будет воспринято так: для него бедуины лучше сефардов! Через неделю-другую один из них попытался задавить меня во время перерыва бульдозером. Впрочем, «израильское» меньшинство – три бульдозериста-сабры – видели во мне чужака. Для них в мире не было чистой дихотомии «мы – они». Они видели мир состоящим из разных этнических групп: израильтян, бедуинов, палестинцев-феллахов, сефардов, марроканцев, румын, русских. Им и в голову не приходило защитить «русского» от «марроканцев» или наоборот. Не знаю, кто им был ближе – уроженец Димоны или Новосибирска.

Израильтяне и восточные евреи на появление иммигрантов реагируют в принципе одинаково – так же, как французы, немцы, швейцарцы, – проникаются ненавистью к непрошеным гостям, если те не ограничиваются чисткой сортиров. Такое поведение свойственно всем еврейским общинам в мире. В любом городе и стране, где мне приходилось столкнуться с местным евреем, раньше или позже я слышал: «Вы, надеюсь, не собираетесь здесь поселиться? Тут и так много евреев, и антисемитизм растет».

Затем начался «отсев». Получившие по письмам из Израиля достаточное впечатление об ожидающем их приеме русские евреи стали ехать в Америку. Израильтяне были потрясены, как Саймон Легри – бегством негритянки. Они-то собирались еще немало лет обсуждать пороки и изъяны русских евреев, хлопать их по плечу и говорить: «Будет хорошо! А пока нам нужны чернорабочие!», измышлять тонкие методы дискриминации русских по сравнению со считанными иммигрантами из свободного мира, и всё это в полной уверенности, что жертве некуда деться. И вдруг жертва вырвалась из силка.

Что-то похожее описывает Сергей Есенин в «Пугачеве», когда царский генерал требует у казаков догнать и воротить калмыков, навостривших лыжи. Они отвечают: «Хорошо, что от наших околиц он без боли сумел повернуть». Я порадовался, когда Иосиф Бродский поехал в Америку: в Израиле тех лет его ожидали бы только унижения. Не будучи членом советского Союза писателей, он, бедняга, даже пособия по безработице не получил бы. После этого израильское правительство стало вести борьбу за тела «прямиков» (так назывались советские евреи, ехавшие прямиком в Америку, а не в Израиль), стараясь закрыть для них путь в Америку или любую другую страну. Из этих планов ничего не получилось, и через несколько лет почти весь поток евреев из России пошел в Америку.

Большого успеха русские иммигранты 1970-х годов в Израиле не снискали. Укоренившееся население «первого Израиля» не собиралось пропускать вновь прибывших вперед и вверх. Израиль оказался страной, где даже русские евреи не сумели удовлетворить свои амбиции; страной, куда можно приехать, где можно устроиться, выжить, прожить жизнь, но не страной, где растут.