Что такое Израиль

Иерусалимцы сидят по домам вокруг нефтяных «буржуек» и греют руки у пламени, прежде чем снять пальто и нырнуть под одеяло. Это время скрашивает Ханука со свечами, ватрушками и оладьями. Ханука примерно совпадает с Рождеством, проходящим незаметно в Западном Иерусалиме, – только немногие отправляются в Вифлеем, потолкаться среди туристов и поглазеть на елку. Холод проходит к 15-му числу месяца Швата, когда дети сажают деревья и цветет миндаль. Потом наступает Пурим, любимый ребячий праздник. В синагогах читают «Свиток Эсфири», и каждый раз, когда читающий называет проклятое имя Амана, молитвенный зал как бы взрывается от грохота детских трещоток, пугачей, пистонов. Аман часто поминается в Свитке, и в вечер Пурима детям удается нашуметься всласть в том месте, где обычно на них шикают. Дети сидят на полу синагоги в костюмах парашютистов, бедуинов, суперменов и прочих кумиров, взрослые ограничиваются шутовской шляпой и картонным носом и спешат домой, когда по телевизору показывают смешные сатирические программы. В Иерусалиме Пурим празднуют на день позже, чем на Побережье, и этот праздник стоит отметить дважды.

И, наконец, приходит Пасха. Пасхальная неделя по погоде, воздуху, свету сравнима только с неделей Кущей. Если уж приезжать в Святую землю на короткое время, лучше всего – на Пасху или Кущи, но беда в том, что все это знают и так и делают. Поэтому Иерусалим переполняется паломниками и туристами и многие иерусалимцы убегают из заполненного города на Кинерет, в Эйлат, к родственникам в кибуц.

С Пасхой приходят и первые хамсины. Хамсин (это арабское слово означает «пятьдесят») – суховей, восточный ветер, несущий с собой жар Аравийской пустыни и дующий 50 дней в году. Он пересекает Средиземное море и на итальянском берегу зовется сирокко (от арабского шаркие – «восточный ветер»), а затем преодолевает Альпы и доносится аж до Германии, где его называют фён.

В Иерусалиме, стоящем на краю Иудейской пустыни и прикрытом от аравийских ветров только грядой Моавских гор, хамсин зачастую сопровождается песчаными бурями, от которых дневное небо приобретает противный белесоватый оттенок, а закаты исполняются безумной трагической красоты.

Хамсин приносит иерусалимцам приморские радости: когда он дует, вечером можно посидеть на балконе без куртки и не ежиться. Бесхамсинные вечера в Иерусалиме и летом располагают к свитеру. Днем иерусалимские арабские дома, сложенные из белого камня, со стенами в метр толщиной, защищают жителей от жара, и даже хамсин не может пробиться сквозь эти крепостные толщи.

На пасхальную трапезу, седер, все иерусалимцы собираются по домам, едят мацу (пресный хлеб), хрен и сладкую смесь орехов и меда, читают Агаду – сказание об Исходе из Египта – и ужинают. Дети играют главную роль в этот вечер. Они задают «четыре вопроса» о том, «чем отличается эта ночь от прочих ночей», и получают длиннейший ответ. Под Пасху работодатели дарят своим работникам вино, и его хватает малопьющим иерусалимцам до следующей Пасхи. Обычно иерусалимцы предпочитают сладкое вино, слаще десертного, ликерной сладости, какую в других странах имеет микстура для детей. Хотя евреям их религия, в отличие от ислама, разрешает пить вино и даже повелевает пить в субботу, на Пасху, в Пурим, израильтяне вообще пьют мало и неохотно, как и палестинцы. В конце прошлого века барон Ротшильд посадил французскую лозу в Святой земле и основал винные погреба в Ришон-ле-Ционе и Зихрон-Яакове, но народ пить не приучился, а потому и вино особенно хорошим не стало. Русские евреи, конечно, выпивают и в Израиле, где водка дешевле вина.

Приходит пасхальная неделя, и начинается отсчет недель, вплоть до праздника Пятидесятницы. В эти дни ведется отсчет снопов, по снопу в день, в память о приношениях в Храм. В течение этой недели погода часто и резко меняется от жары и духоты до холодищи. Тут трудно не простудиться, и есть даже особая молитва за детей, чтоб не заболели и пережили 50 сноповых дней. По понятному магическому замыслу в эти дни иерусалимцы не стригутся, ведь известно, что сила человека – в его волосах. Поэтому враги не могли совладать с Самсоном, пока не остригла его Далила, поэтому тюрьма и армия начинаются со стрижки, а бунтовщики 1960-х годов отпускали себе патлы до плеч.

Это сноповое шальное время метеорологической и душевной неопределенности отделяет весну от лета. На двадцатый сноп празднуют единственный праздник, добавленный двумя тысячелетиями, – День независимости. Иерусалимцы танцуют на улицах, вывешивают флаги и бьют друг друга по головам пластмассовыми молоточками, шумно, но не больно. В августе они уезжают за границу, если могут, а то и в Тель-Авив, который дальше, чем международный аэропорт.