Четыре угла коварства

– Чего бельмами ворочаешь? – заметила Клара. – Манька, вот нутром чую, влипла ты по самое не хочу. Ну, сама посуди, мужик приперся к тебе…

– О… о… он меня у магазина встретил, – заикаясь, пролепетала подружка в полной растерянности, – а не ко мне приперся…

– Выследил, – нашлось более точное слово у Клары. – С какого такого он тебе предложил оговорить, солгать? Вы что, давно знакомы?

– Первый раз я его… то есть два раза. Второй – когда деньги дал.

– Понятно, дура вдвойне. Деньги давал у тебя дома?

– В парке мы встретились, – пролепетала Маня.

– Я так и думала. Если б он приехал к тебе, его могли увидеть. Как, скажи, ты поверила этому… с печаткой? Включи мозги. Ты хоть понимаешь, что оговорила человека, повесила на него убийство? Тебе под задницу лет, а не знаешь, что за ложные свидетельства срок дают?

– Как… как срок… какой?!

– В тюрьму сажают лет на десять! – гаркнула Клара.

– Неправда… Ты пугаешь меня…

– Да ладно, рожи-то не корчи. Ишь накуксилась! Никто правду не любит, всем нужно говорить только то, что им хочется слышать. Ты меня теперь послушай, и внимательно, но сначала ответь… Ты уже ходила в ментовку?

– Это не ментовка, там все культурно, вежливо. Там такой домина… – для пущей убедительности Маня руками обрисовала. – Мужик меня отвез, деньги дал и сразу отвез в центр. Остановился в проулке, довел до угла и показал, куда идти, на вывеске что-то про следствие было… не помню.

– Следствие? Еще лучше! Там же работают прожженные следователи… Значит, ходила. А этот… куда он делся?

– Ему на работу надо было, опаздывал он.

– Поспешила ты, Маня, сбегать со своей брехней. Но если подумать, на твоем месте тюрьма предпочтительней.

– Почему это? – испугалась та. – Не хочу в тюрьму.

– А в гроб хочешь? Ммм, вижу, не хочешь. А можешь запросто туда лечь, потому что мужик этот… из красивого магазина, блин, с печаткой… грохнет тебя.

– Это ж почему он меня…

«Грохнет» не выговорилось, это нечто страшное, зловещее, застревающее в горле, сковывающее ужасом, а Клара и не думала ее утешать:

– Боже мой, да ты совсем дурная. А зачем ему дура-баба с языком как помело? Ты же в любой момент можешь сдать его, он наверняка так думает, крутые кадры рисковать не любят. Выполнишь его задание – и прощай белый свет.

Вот тут сердце Мани бухнулось сначала в пах, потом в коленки, потом выскочило через пятки и поскакало вдаль от дуры-бабы.

– Что же мне делать? – захныкала она.

Клара закатила глаза к потолку и взмолилась:

– Господи, зачем ты создал эту никчемность? Никакой от нее пользы – ни себе, ни людям. Перестань хныкать, дура! – А грубости адресовала уже подружке. – Мозги лучше включи. Давай подумаем… Кстати, у тебя же есть в соседней дыре знакомая? Так вот, собери манатки и мотай туда, залезь под корягу и замри, хотя…

– Что? – занервничала Маня. – Договаривай.

– Если приспичит, и там найдет. Ой, Манька, чурка ты беспросветная. Беги сейчас домой, собери вещи и ко мне назад. А завтра раненько…

– Завтра он должен отдать мне деньги! Я зря, что ли…

– А морду скособочила, – всплеснула руками Клара, – будто я отнимаю у нее сейчас деньги. Жадность многих дураков сгубила, кого за пять рублей наказала, а кого-то за миллиарды, но разницы никакой, все равно наказание выпишут вон там, – подняла указательный палец вверх Клава. – Ну, раз мозгов тебе не дадено от рождения, попробуй, забери свои нечестные деньги и при этом постарайся остаться живой.

Часть четвертая В стане врагов бурлит житие

В комнату свиданий ввели Феликса, случаются здесь и допросы, адвокаты с клиентами совещаются, но все это происходит редко. В основном подозреваемых отправляют в СИЗО для начала на месяц-два, чтобы голову не морочить, а сюда переселяют VIP-персон, но, разумеется, на время. Правда, времени отводится маловато, впрочем, его всегда катастрофически мало. Павел заметил изменения в Феликсе: глаза стали тусклыми, углы губ опустились немного вниз, тень мрачности закрепилась на этом мужественном лице, ленивые движения выдавали внутренний разлад. Увидев Настю, он вопросительно посмотрел на Павла, тот махнул рукой:

– Обнимайтесь, целуйтесь, я отвернусь.

Он действительно отвернулся, хотя этой паре все равно. Феликс с Настей обнялись, потом он взял жену за подбородок и поцеловал в губы, и вот уже она стоит, уткнувшись лбом в его грудь. Нет, не заплакала, Настя крепкая, неустрашимая, в данную минуту она не могла позволить себе слабостей. Главное, Настя научилась думать о других с детства, когда ее и мать выселили из дома за долги родного отца, а отчим, для всех горький пьяница, дал им свой кров навсегда. Папа Вова научил заботиться о тех, кто рядом, без нотаций и нравоучений, только собственным примером, в его честь назвали сына Володей. Сейчас она знала: расклеится – вдвойне сделает больно Феликсу, разве можно причинять боль человеку, которого любишь? Тем временем он спросил:

– А с кем сын?

– Папа Вова приехал по моей просьбе, матери я не доверю ребенка. Ты не думай, папа Вова в тебе не сомневается.

– А ты? Сомневаешься?