Четвертый разворот

Он вышел. А в штурманской появился Юта, в реглане, руки в карманах, в зубах — трубка. Все встали и низко, почти до самого пола, поклонились:

— Здравствуйте, профессор!

Юта небрежно бросил:

— Привет, бездельники. — И протянул обе руки к Инге; — Мадам, выражаю искреннее сочувствие по поводу того, что вам пришлось разделять компанию этих людей. Представляю, как вы страдали!

Инга спросила:

— Где Алеша? Вы из рейса?

— Так точно, мадам. И разрешите вам доложить: это был необыкновенный рейс. На борту нашего аэроплана находилось двадцать юных спортсменок-гимнасток, красота и грация которых покорили весь экипаж. Нет, я не шучу. В жизни не видал ничего подобного. Огонь, а не девушки… Как козочки, прыгают от иллюминатора к иллюминатору, визжат от восторга, поют, смеются. Все им интересно, все им надо знать, всюду суют свои мордашки… Мы, ослепленные и пораженные невиданным зрелищем, дважды сбивались с курса… Вы понимаете? Командир корабля потерял голову в первую же минуту, а за ним и все остальные… Да вот и сам командир, мадам, могу вам его представить. Он, кажется, уже пришел в себя…

Алеша крикнул:

— Инга!

И так стремительно шагнул к ней, будто боялся, что она вот-вот может исчезнуть и он опять ее долго не увидит. На какое-то мгновение ему, наверное, стало неловко, он словно устыдился и своей стремительности, и радости, которую не мог скрыть, но потом все-таки обнял ее и поцеловал в висок.

Сергуладзе разочарованно присвистнул:

— Хо! В Кахетии встречаются совсем не так. Хочешь, Алеша, я покажу…

Юта сказал:

— Без дураков! Мы сами знаем, что делаем.

— А ты какая скрипка? — спросил Сергуладзе. — Почему пищишь, а не играешь?

Алеша устало улыбнулся Инге:

— Необычный рейс. Пассажиры изрядно нас измучили. Кто-то выдумал какой-то слет первых поварих общественного питания. Старушкам по шестьдесят, по семьдесят, а их — в самолет. Через полчаса началось: у одной — сердце, другую — тошнит, у третьей — барабанные перепонки…

— Огонь, а не девушки! — сказал Череднин, взглянув на Юту. — Сила, молодость и красота!

— Грешно смеяться над старостью, — заметил Юта. — Правильно я говорю, командир?

— Как козочки, прыгают от иллюминатора к иллюминатору.

— Не кощунствуй! — крикнул Юта. — Доживи до их лет, ты запоешь не такое.

— Пойдем, Алеша, — сказала Инга. — Пойдем, ты устал.

3

Проходил день за днем, а Ингу не покидало ощущение той обновленности, которая завладела ею в маленькой участковой больнице затерянного среди дождей села. Словно нежданно-негаданно подул свежий ветер и в клочья разорвал давно висевшие над землей мрачные тучи, когда-то закрывшие чистое небо. Стало светлее и стало легче дышать. Это и радовало Ингу, и пугало ее. Она не могла не замечать, что и Алеша становился другим. Куда девались его раздражительность, напряженность, которые угнетали обоих.

Раньше, бывало, он приходил с полетов если и не усталым, то каким-то поникшим, точно груз, давивший на его плечи, не давал ему возможности выше поднять голову, идти свободно и легко. Обычно он чуть ли не на цыпочках приближался к дверям Инги и подолгу стоял за порогом, прислушиваясь к тишине. Потом входил в ее комнату и, увидев Ингу, молча сидевшую на диване, присаживался рядом с ней. И тоже молчал.

Это были томительные часы. Они отдаляли их друг от друга. Отдаляли все больше и больше…

Теперь Алешу было не узнать. Если ему приходилось возвращаться домой позже Инги, он, еще с улицы завидев в ее окне свет, стремглав взлетал по ступенькам лестницы и кричал из прихожей:

— Инга, встречай гостей!

Она открывала дверь своей комнаты и, взглянув на него, спрашивала:

— А где же гости?

Он смеялся:

— А меня ты не видишь? Или я для тебя — пустое место?

Она подходила к нему, ладонями проводила по его лицу и говорила, глядя ему в глаза:

— Ты для меня не гость, Алеша. Ты и прежде не был для меня гостем, а сейчас…

— Что — сейчас?

— Не лукавь. Ты все знаешь…

— Не все, Инга.

— Чего ж ты не знаешь?

Алеша садился у окна и долго смотрел на бьющиеся об уличный фонарь снежинки, на тонкие полосы незлой поземки, наметающей маленькие сугробики. И говорил:

— Мне всегда кажется, что здесь какая-то игрушечная зима. Хотя бы раз по-настоящему завыла метель. Чтоб ни зги не видно, чтобы как в песне, помнишь: «Вьюга смешала землю с небом, черное небо — с белым снегом…» Не знаю, как тебе, а мне это нужно.

— Для чего?

— Для того, чтобы снова посмотреть в прошлое…

— В прошлое?

Он хотел увидеть Клима Луганова. Там, в зимней тундре, в ледовых разведках… Ветер уносит льдину, а на ней — рыбаки. «И у каждого из них — свой Алешка…»

— В какое прошлое? — спрашивала Инга. — В наше?

Теперь она смотрела на Романа. А он смотрел на нее. Опять? Опять начнет собираться в Кедровую падь? Вот этого он и не учел. Он не хотел, чтобы Инга навсегда забыла о том, что осталось позади, но она должна понять: если начинать жизнь сначала, то только без груза прошлого. Пусть оно всегда будет рядом, пусть Роман и Ольга всегда сидят за их столом, но не надо ни горечи, ни скрытых тяжелых взглядов.

— Нас двое, Алеша, — говорила Инга.

— Да.