Четвертый Кеннеди

– Ему и тут хорошо, – ответила Ирен. – Я не хочу нагружать тебя новыми заботами.

Дэвид вытянул Кэмбелла из мешка. Полностью одетого, за исключением обуви. Взял мальчика за руку, почувствовал теплую, нежную кожу, и внезапно на него накатила волна счастья.

– Но сначала мы съедим пиццу и мороженое, хорошо? – спросил Дэвид Ирен.

Она не отрывалась от компьютера.

– Ты мне его избалуешь. Обычно ему хватает йогурта из холодильника. – Она коротко улыбнулась Дэвиду, поцеловала Кэмбелла.

– Подождать тебя? – спросил Дэвид.

– Зачем? – быстро ответила она и тут же добавила: – Я приду поздно.

И он ушел, ведя маленького мальчика за руку. На Монтана-авеню остановил машину у итальянского ресторанчика, где готовили вкусную пиццу. Наблюдал, как Кэмбелл с аппетитом ест пиццу и радостно улыбается.

В квартире отправил Кэмбелла в ванную, чтобы тот умылся и надел пижаму, потом уложил в кровать, а сам вернулся в гостиную и включил телевизор.

В эфире царствовала политика. Эксперты рассуждали о шансах кандидатов, интервью следовали одно за другим. Френсис Кеннеди не исчезал с экрана. И Дэвиду пришлось признать, что он покорял зрителей. Он грезил, что станет таким же героем, как Кеннеди. Он видел агентов Секретной службы, с каменными лицами толпящихся вокруг президента. Кеннеди… такой богатый… всеми любимый… оберегаемый со всех сторон. Дэвид часто представлял себя на месте Френсиса Кеннеди. Вот тогда бы Розмари бегала за ним, как собачонка. Он подумал о Хоке и Гибсоне Грэндже. Он приглашает их всех в Белый дом, они ловят каждое его слово, а Розмари, так та вообще видит только его, преданно смотрит на него, касается колена, рассказывает самое сокровенное.

Он подумал об Ирен и своих чувствах к ней. И вдруг понял, что ничего о ней не знает. При всей ее открытости она словно отгородилась от него глухой стеной. Он никогда не мог бы любить ее. Он подумал о Кэмбелле, которого назвали в честь писателя Джозефа Кэмбелла, известного пересказчика мифов, милого, доверчивого, с таким тонким, трагическим лицом.

Кэмбелл теперь всегда называл его «дядя Джет» и брал за руку. Дэвид не возражал. Он обожал эти маленькие проявления любви, которые дарил ему мальчик, но не Ирен. И в последние две недели эта связь с другим человеческим существом поддерживала его.

Когда он потерял работу на студии, его снова выручил Хок, «дядя» Хок. Вместе с извещением об увольнении Дэвид получил записку от Хока с просьбой заглянуть к нему. Дэвид взял с собой мальчика, решив, что тому будет интересно побывать на киностудии.

Хок с такой теплотой встретил его, что Дэвид Джетни почувствовал всесокрушающую любовь к этому, в общем-то чужому ему человеку. Одну из секретарш Хок тут же послал в буфет за мороженым для мальчика, усадил Кэмбелла на кофейный столик, дал ему миниатюрные модели для нового фильма, который он в тот момент продюсировал.

Кэмбелл был на седьмом небе от счастья, а Дэвид почувствовал укол ревности. Но потом понял, что Хок хочет занять ребенка, чтобы тот не мешал разговору. И пока Кэмбелл уплетал мороженое и хватался то за одну, то за другую модель, Хок сжал плечо Джетни.

– Мне очень жаль, что тебя уволили. Но они сокращают персонал, и в первую очередь под нож идут отделы, не занятые напрямую в производстве фильмов. Но ты не пропадай. Я обязательно найду тебе новую работу.

– Я не пропаду, – ответил Дэвид.

Хок пристально всмотрелся в него:

– Ты ужасно похудел, Дэвид. Может, тебе стоит на какое-то время вернуться домой? Чистый воздух Юты, здоровая мормонская жизнь. Это сын твоей подружки?

– Да. Мы живем вместе, она хочет сэкономить деньги, которые шли на аренду жилья, чтобы отправиться в Индию.

Хок нахмурился:

– Если ты будешь финансировать каждую калифорнийскую девушку, которая хочет отправиться в Индию, то скоро останешься без единого цента. И похоже, у них у всех есть дети.

Он сел за стол, достал из ящика большую чековую книжку, что-то в ней написал, вырвал листок, протянул Джетни:

– Это за все подарки на дни рождения и на выпускной вечер, которые я тебе не посылал. – И улыбнулся. Джетни посмотрел на чек. Изумился, увидев, что выписан он на пять тысяч долларов.

– Ну, что ты, Хок, я не могу брать у тебя такие деньги. – Он чувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Слезы благодарности, унижения и ненависти.

– Разумеется, можешь, – возразил Хок. – Послушай, я хочу, чтобы ты хорошо отдохнул и поразвлекся. Может, тебе стоит купить подружке билет до Индии, чтобы она развязала тебе руки? – Он вновь улыбнулся. – От этих подружек одна только головная боль. А вот мальчик у нее интересный. Если мне хватит духу заняться детским кино, я бы обязательно подобрал ему роль.

Джетни сунул чек в карман:

– Да, мальчик красивый.

– И не только. Посмотри, какое тонкое у него лицо, даже трагическое. Один взгляд на него, и тебе уже хочется плакать.

И вновь Джетни подумал о том, как умен этот Хок. «Тонкое, даже трагическое лицо» – точнее и не скажешь. Ирен была природной силой, как и господь бог, она и зачала будущую трагедию.

Хок обнял Джетни.