Четвертый Кеннеди

Себедиччо дослушал пленку до конца. Сначала Ромео позволил матери убедить его встретиться со священником, потом послышались голоса репортеров, которых впустили в кабинет начальника тюрьмы. Тут Себедиччо выключил магнитофон: остальное он видел по телевизору. А то, что ему требовалось, он уже получил.

И при следующей встрече с Ромео Себедиччо даже не пытался скрыть своей радости.

– Джинджи, – воскликнул он, – скоро ты станешь еще более знаменитым! Ходят слухи, что наш новый папа попросит помиловать тебя! Так покажи свою благодарность, поделись интересующей меня информацией.

– Черта с два.

Себедиччо шутливо поклонился:

– Это твое последнее слово, не так ли?

Все складывалось превосходно. Пленка зафиксировала слова Ромео о том, что он подумывал о самоубийстве.

И неделю спустя мир узнал, что убийца папы, Армандо «Ромео» Джинджи, покончил с собой, повесившись в своей камере.

* * *

В Нью-Йорке Энни готовилась к выполнению задания. Она очень серьезно отнеслась к тому, что стала первой женщиной, возглавившей операцию Сотни. И намеревалась сделать все возможное, чтобы добиться успеха.

На двух конспиративных квартирах в Ист-Сайде были созданы запасы еды, оружия, необходимых материалов. Предполагалось, что непосредственные исполнители прибудут в Соединенные Штаты за неделю до намеченной операции и проведут эти дни, не выходя из квартир. Для тех, кто выживет, были подготовлены маршруты отступления, через Мексику и Канаду. Энни планировала задержаться в Америке на несколько месяцев, укрывшись еще на одной конспиративной квартире.

Дел у Энни хватало, однако и оставалось немало свободного времени, которое она тратила на прогулки по городу. Трущобы ее ужаснули, особенно Гарлем. Никогда она не видела более запущенного, более грязного города. Некоторые кварталы выглядели так, словно их накрыло артиллерийским огнем. Толпы бездомных вызывали у нее отвращение, грубость работников сферы обслуживания, ледяная враждебность чиновников и копов возмущали. Все вокруг словно дышало злобой.

И каждой клеткой своего тела Энни ощущала постоянную угрозу. Город напоминал фронт, куда более опасный, чем Сицилия. Если в Сицилии насилие подчинялось жестким, выработанным столетиями законам, то в Нью-Йорке оно могло выплеснуться в любой момент и в любом месте, без видимого повода.

И после одного из дней, особо богатого на неприятности, Энни решила как можно реже выходить на улицу. Во второй половине дня она пошла на американский фильм, пропитанный мужским шовинизмом. Очень ей хотелось встретиться на узкой дорожке с мускулистым героем, чтобы показать ему, как легко отстреливаются яйца.

После фильма она прошлась по Легсингтон-авеню, сделала несколько необходимых звонков из телефонных будок. Зашла в знаменитый ресторан, решив устроить себе маленький праздник. Грубость официантов оскорбила ее, а еда, жалкое подобие итальянских блюд, просто вывела из себя. Как они смели так издеваться над людьми! Во Франции хозяина ресторана линчевали бы в первый же день. В Италии мафия сожгла бы такой ресторан.

Но на этом выпавшие на ее долю неурядицы не закончились. Во время вечерней прогулки, без которой Энни не могла уснуть, ее попытались сначала ограбить, а потом изнасиловать.

Попытка ограбления, предпринятая с приходом сумерек, безмерно удивила ее. Случилось это на Пятой авеню, когда она смотрела на витрину «Тиффани». Мужчина и женщина, белые, очень молодые, лет двадцати с небольшим, прижались к ней с двух сторон. Энни хватило одного взгляда, чтобы понять: парень – законченный наркоман. Красотой он, мягко говоря, не блистал, и Энни, ценившая физическое совершенство, сразу невзлюбила его. Девушка была симпатичнее, но в ее лице читалась капризность избалованных нью-йоркских подростков.

Сквозь тонкий пиджак Энни почувствовала, как ей в бок уперлось что-то металлическое. Но нисколько не испугалась.

– У меня пистолет, – прошептал парень. – Отдай сумочку моей девушке. Медленно, без суеты. Делай, что тебе говорят, и уйдешь целой и невредимой.

– Ты голосуешь? – спросила Энни.

– Что? – удивленно переспросил парень. Девушка протянула руку за сумочкой. Энни схватила девушку за руку, развернула ее так, что она оказалась между ним и парнем, и одновременно другой рукой, с перстнем на пальце, ударила девушку по лицу. Кровь в немалом количестве выплеснулась на витрину «Тиффани», удивив прохожих.

– Если у тебя пистолет, стреляй! – холодно бросила Энни парню.

И, не медля ни секунды, на всякий случай схватила его за свободную руку и вывернула из плечевого сустава. Парень вскричал от боли, вытащил вторую руку из кармана. Отвертка запрыгала по плиткам тротуара. Сопляки, подумала Энни, и зашагала прочь.

Ей бы сразу вернуться домой, но она продолжила прогулку. И на Сентрал-парк-саут, вдоль которой выстроились роскошные отели, охраняемые затянутыми в униформу швейцарами, а у тротуаров стояли лимузины со здоровяками-шоферами, по совместительству и телохранителями, ее окружили четверо черных подростков.