Четвертый Кеннеди

– Я думаю, вы ошибаетесь, время это покажет. Мне известно, что на предыдущих допросах вы предпочитали молчать, и я хочу поблагодарить вас за столь откровенный разговор. Вы, разумеется, знаете, что султан Шерхабена нанял лучшую адвокатскую фирму Соединенных Штатов, которая будет представлять ваши интересы на судебном процессе, и вскоре их допустят к вам, чтобы обсудить стратегию вашей защиты.

Кеннеди улыбнулся и встал, чтобы выйти из комнаты. И уже направился к двери, когда услышал голос Джабрила. С невероятным трудом тому удалось подняться, и, уже стоя, он обратился к Кеннеди:

– Мистер президент.

Кеннеди обернулся.

– Мистер президент, – повторил Джабрил, – вы меня не обманете. Я знаю, что я никогда не увижу своих адвокатов, а уж тем более не буду с ними что-либо обсуждать.

Кристиан мгновенно оказался между ними, Джефферсон уже возник рядом с Кеннеди.

Президент холодно улыбнулся Джабрилу:

– Я гарантирую вам, что вы увидитесь со своими адвокатами и обсудите с ними стратегию вашей защиты.

В этот самый момент у Кристиана Кли перехватило дыхание. Ему всегда казалось, что он знает Френсиса Кеннеди, как свои пять пальцев, но тут он понял, что заблуждался. Потому что ярость, на мгновение сверкнувшая в глазах Кеннеди, никак не укладывалась в характер президента.

Книга пятая. Судьба

Глава 21

Еще маленьким сицилийским мальчиком Франко Себедиччо взял сторону закона и порядка. И не потому, что на этой стороне была сила. Нравилось ему жить под сенью закона. Мафия отпугивала его своей иррациональностью, коммерция – непредсказуемостью. Он стал полицейским и теперь, тридцать лет спустя, возглавлял антитеррористическое управление полиции Италии.

Именно его ведомству американские правоохранительные органы передали убийцу папы, молодо-го итальянца, выходца из хорошей семьи, Армандо Джинджи, более известного как Ромео. Это кодовое имя ужасно раздражало Себедиччо. А потому он приказал поместить Ромео в самую темную и грязную камеру римской тюрьмы.

Под его наблюдением находилась и Рита Фолличиа, она же Энни. На эту девицу в управлении имелось объемистое досье. Она еще в юности доставляла властям немало хлопот. Баламутила студентов, организовывала демонстрации протеста, имела отношение к похищению известного миланского банкира.

И досье Энни продолжало пополняться в ходе расследования убийства папы. Террористы постарались замести следы, но они не знали, какой техникой располагают полицейские лаборатории. В частности, на одной из конспиративных квартир было обнаружено полотенце со следами спермы Ромео. Один из арестованных террористов дал подробные показания в ходе допроса с пристрастием. Но Себедиччо не арестовывал Энни, считал необходимым оставить ее на свободе.

Франко Себедиччо тревожился из-за того, что суд над убийцами папы мог их только прославить, превратить в героев. В Италии не было смертной казни, поэтому грозило им только пожизненное заключение. Такое наказание Себедиччо воспринимал как насмешку. В тюрьме они получили бы достаточно сносные условия (как-никак знаменитости), а примерное поведение и различные амнистии наверняка привели бы к тому, что они вышли бы на свободу сравнительно молодыми людьми.

Все было бы по-другому, если бы Себедиччо получил разрешение провести настоящий допрос Ромео. Но поскольку этот мерзавец убил папу, западный мир озаботился соблюдением его прав. В Скандинавии и Англии возникли влиятельные комитеты правозащитников, письма приходили даже из Америки. И все требовали, чтобы к убийцам относились по-человечески, на допросах не применяли пыток и вообще создали им санаторные условия. В итоге Себедиччо получил приказ с самого верха: не позорить итальянские органы охраны правопорядка, убийц гладить по шерстке.

Естественно, Франко Себедиччо такое положение не устраивало. И он принял решение: этот Ромео, этот Армандо Джинджи не доживет до суда, потому что покончит с собой.

* * *

В тюрьме Ромео не оставляли романтические грезы. Сидя в одиночной камере, он позволил себе влюбиться в эту американскую девушку, Дороти. Он помнил, как первый раз увидел ее в аэропорту, помнил маленький шрам на ее подбородке. В его грезах она превращалась в нежную, добрую красавицу. Он пытался вспомнить их разговор в последнюю ночь, которую они провели вместе в доме на берегу океана. Теперь ему казалось, что она сразу влюбилась в него. Каждым своим жестом, каждым движением она приглашала его дать ей знак, показать, что он готов принять ее любовь. Он помнил, как она сидела, как смотрела на него огромными синими глазами, как на ее белоснежных щечках вспыхивал румянец. И теперь ругал себя за свою скромность. Он даже не прикоснулся к ее бархатистой коже. Он помнил ее длинные стройные ноги и представлял себе, как они обвивают его шею. Он представлял себе поцелуи, которыми осыпал ее волосы, глаза, гибкое тело.