Четверть века назад. Часть 1

— Извините, княжна, отвчала та, входя въ спальню, — я полагала, вы еще почивать изволите… Хотла къ вамъ на столикъ поставить…

— Что такое?

Глаша подошла къ постели, держа обими руками большую плетеную, крытую корзинку, обвязанную голубыми лентами:

— Супризъ-съ!.. Честь имю поздравить со днемъ вашего рожденія!..

— Это ты меня даришь, Глаша? вскликнула удивленная Лина.

— Помилуйте-съ! ухмыльнулась двушка, — всмъ сердцемъ желала бы, да не при моихъ достаткахъ… Это отъ молодаго графа, что вчера пріхали, поспшила объяснить она, опуская глаза, но изъ-подъ опущенныхъ рсницъ лукаво метнула взглядомъ на княжну.

— Отъ молодаго графа? повторила сжавъ брови Лина, — что это значитъ?… Какъ ты это получила?..

— Мн-съ еще съ вечера мусью Витторіо приказали поставить къ вамъ на столикъ, пока еще вы не проснулись. Сказали, на случай вы спросить изволите, что отъ молодаго графа проздравленіе вамъ со днемъ рожденія… Это изъ Москвы, отъ Файе конфеты, я знаю-съ, добавила Глаша съ самодовольнымъ видомъ;- въ плетушк бобоньйерка богатйшая, а въ ней конфетъ фунтовъ десять, больше будетъ-съ, насилу держу!..

Ни словечкомъ не отозвалась на это княжна и отвернулась отъ нея головой къ стнк.

Глаша только ротъ открыла.

Наканун, за ужиномъ въ л'офис, камердинеръ флигель-адъютанта, съ которымъ она успла познакомиться, подмигивая и нашептывая ей всякія лакейскія любезности, отпустилъ ей между прочимъ что «они съ бариномъ надются въ Сицкомъ свое счастіе получить». Глаша тотчасъ же смекнула, — а когда всемогущій въ дом Витторіо передалъ ей бонбоньйерку, съ приказаніемъ поставить ее на столъ княжны сюрпризомъ, уже не сомнвалась — что молодой «красавецъ графъ пріхалъ сватать ея барышню». Въ голов ея, не хуже чмъ у Ольги Елпидифоровны, успло построиться на этой основ цлое зданіе честолюбивыхъ надеждъ, отъ которыхъ она всю ночь не спала… И вдругъ «ея княжна и глядть-то на его супризъ не хочетъ»!..

Глаша уныло поглядла ей въ затылокъ, вздохнула, и направилась въ кабинетъ со своею «плетушкой».

— Еще сейчасъ приходила ко мн горничная генеральши, проговорила она, не доходя до дверей, — принесла отъ нихъ записку и пакетъ къ вамъ-съ…

— Гд они? Что же ты не даешь ихъ мн? быстро отозвалась на этотъ разъ Лина, приподымаясь съ подушекъ.

— Извольте получить-съ!

Двушка поставила корзинку на туалетный столъ и, вынувъ изъ кармана письмо и небольшое что-то завернутое въ блую бумагу и запечатанное большою гербовою печатью, передала ихъ княжн.

— Хорошо, молвила Лина, — а теперь оставь меня, я спать хочу!..

Оставшись одна, она поспшила развернуть записку.

Софья Ивановна писала ей слдующее:

«Милая Елена Михайловна! Желаю поздравить васъ первая съ наступающимъ вашимъ двадцатымъ годомъ и чтобы подарокъ мой былъ первый въ этотъ день. Посылаю вамъ предметъ для меня дорогой и завтный, и разстаться съ нимъ могу только для васъ. Принадлежалъ онъ покойной моей матери, женщин высокаго духа и много испытанной въ своей судьб. Звали ее, какъ и васъ, Еленой. Примите въ душевное себ укрпленіе и утшеніе, а также въ память отъ старухи искренно васъ любящей.»

«Софья Переверзина».

Запечатанный пакетъ заключалъ въ себ уложенный въ коробочку образокъ съ изображеніемъ Воздвиженія Честнаго Креста Святою Царицей Еленой. На задней, гладкой доск его золотой оправы вырзаны были слова: Симъ побдиши!

Лучшаго подарка и боле кстати не могла получить Лина. Онъ являлся какъ бы дйствительно «во укрпленіе и утшеніе» ея посл этихъ конфетъ, присылка которыхъ глубоко взволновала ее и оскорбила. Она понимала что это не имло значенія простой любезности. Изъ одного тона голоса ея горничной не оставалось для нея сомннія что весь домъ уже почитаетъ ее за невсту этого «петербургскаго адъютанта», а самъ онъ очевидно признаетъ за собою право дарить ее какъ женихъ, «и вс они въ заговор съ нимъ, говорила себ бдная двушка, и maman, и Витторіо, и Глаша, — весь домъ»!..

«Симъ побдиши»! прочла она еще разъ теперь. Свтлая улыбка скользнула по ея блднымъ устамъ… Она вытянула изъ-за сорочки золотую цпочку, на которой навшены были ея крестъ и медальонъ съ портретомъ и волосами покойнаго отца, пристегнула къ нимъ образокъ Софьи Ивановны, поцловала его, перекрестилась, и, уложившись щекою на руку, заснула мгновеннымъ, младенческимъ сномъ…

Но ей не суждено было досыта выспаться въ это утро. Въ начал восьмаго чьи-то шаги и смхъ въ кабинет разбудили ее опять.

— Что она, еще спитъ? спрашивалъ громко кто-то.

— Почиваютъ-съ! послышался шепотъ Глаши.

— Я не сплю! сказала княжна, недоумвая съ кмъ это разговаривала ея горничная.

— Ah! Lina! Ch`ere!..

И съ этими словами въ спальню ворвалась двушка въ широкой соломенной шляп и сромъ бурнус на плечахъ, вся запыхавшаяся и хохочущая…

— C'est moi! Не ожидала? Не узнаешь даже, кажется? и она кинулась прямо цловать Лину въ постели.