Четверть века назад. Часть 1

— Et pour! исправникъ, котораго теперь мочитъ до костей, подшутилъ, бригантъ, которому ужасно везло въ преферансъ.

— Вы такой злой всегда, такой злой! такъ-же шутливо погрозила она ему толстымъ своимъ пальцемъ.

Онъ нжно покосился на нее…

— Я очень радъ этому случаю заполонить васъ, молодая особа, весело молвилъ, подходя къ бойкой барышн, князь Ларіонъ:- вы противъ соловья имете то преимущество что можете пть и въ ненастье. А мы вотъ ужъ третій день какъ не слышали васъ…

— Ah, oui, Olga, faites nous delа musique! крикнула ей, въ свою очередь, княгиня.

— Слушаю-съ. Барышня присла передъ ней танцмейстерскимъ присданіемъ, и обернувшись къ князю:

— И пть все тоже опять? спросила она, лукаво глядя на него.

— Непремнно! засмялся онъ.

— «Я помню чудное мгновенье?»

— Само собою.

— Вы это очень любите, ваше сіятельство?

— Чрезвычайно!

— И что именно: музыку, или слова?

— И то и другое. Я нахожу что мысль поэта передается здсь музыкою въ такомъ совершенств, что иной и нельзя написать на это стихотвореніе…

— А сами вы?…

— Что «самъ?»

— Сами вы при этомъ не вспоминаете какого нибудь «чуднаго мгновенья?»

Онъ засмялся опять:

— Непремнно вспоминаю:- то когда вы мн это въ первый разъ пропли.

— Ни, ни, ни! Она. медленно закачала головой, — меня провести не легко! Что вы вспоминаете — это я знаю; что вспоминать вамъ сладко — оттого вы такъ часто заставляете меня это пть… Но что не я, а кто-то другой тотъ «геній чистой красоты», о которомъ вы вспоминаете, подчеркнула Ольга, — я тоже знаю…

Она подняла на него глаза — и обомлла… Онъ былъ блденъ какъ холстъ, судорога кривила его губы…

— Про кого это вы говорите? еле слышнымъ голосомъ промолвилъ онъ.

Бойкая барышня страшно перепугалась: слова отца про глиняный горшокъ пришли ей на память: она ползла въ бой, не справившись со своими силами, и только теперь поняла какимъ разгромомъ могло это кончится для такихъ горшка и горшечка, каковы были отецъ ея и сама она сравнительно съ людьми какъ Шастуновы…

Но она была находчива:

— Сказать? Она смло взглянула на него еще разъ.

— Говорите! пропустилъ онъ сквозь стиснутые зубы.

— Далеко отсюда это воспоминаніе, молвила она, сопровождая эти слова соотвтствующимъ движеніемъ руки, — къ Сампсону, въ Петергофъ надо бжать…

— Въ Петергофъ? повторилъ онъ не доумло впился въ нее глазами…. вспомнилъ, — и вздохнулъ, вздохнулъ всей грудью, какъ вздыхаетъ человкъ котораго только что миновала смертельная опасность…

— Отгадала? спрашивала его между тмъ смышленая особа.

— Вы что объ этомъ можете знать? сказалъ онъ, хмуря брови.

— Мало-ль что я знаю! уже свободно расхохоталась она.

— Это я вижу, съ язвительною усмшкою вымолвилъ ей на это князь Ларіонъ, — и, къ сожалнію, не могу васъ никакъ къ этимъ поздравить!

Онъ нагнулся въ знакъ поклона, и отошелъ отъ нея.

Она нсколько растерянно глянула ему вслдъ: «глупость» ея совсмъ не такъ удачно сходила ей съ рукъ какъ она вообразила себ это въ первую минуту.

— Eh bien, Olga? раздался снова голосъ княгини.

Она побжала къ фортепіано, на которомъ съ прізда ея въ Сицкое лежала папка съ ея нотами.

— А Надежда едоровна гд-же? спросила она обведя кругомъ глазами, — я не могу сама себ акомпанировать…

— Если позволите, вызвался подбгая Чижевскій, — я музицирую довольно порядочно…

Онъ слъ за фортепіано. Она запла «я помню чудное мгновенье.»

Пла она, дйствительно, такъ, что, какъ говорилъ про глаза ея Ашанинъ «мертваго могла бы воскресить.» Неутихшее еще въ ней волненіе сказывалось въ ея слегка дрожавшемъ, но никогда еще, можетъ быть, такою проницательною силою не звучавшемъ, густомъ и яркомъ контръ-альтовомъ голос. Онъ, казалось, звенлъ въ молодой шири своей, изо всхъ концевъ пространной гостинной, лился неотразимымъ обаяніемъ въ ухо каждаго изъ слушателей….. Пла она по своему, какъ поютъ иныя, чисто русскія пвицы, какъ пла знаменитая въ то время исполнительница Глинки и Даргомыжскаго, Марья Васильевна Ш-ая, съ тою сладко-томительною, неотступною, насквозь прожигающею страстностью, тмъ особымъ, капризнымъ, полуцыганскимъ пошибомъ, что прямо хватаетъ и бьетъ по всмъ живымъ струнамъ русской души…

— «И сердце бьется въ упоеньи,
И для него настали вновь
И божество-о… и вдохно-венье,
И жизнь, и слезы, и — и любовь!..

Все примолкло, все слушало… У акомпанировавшаго ее Чижевскаго дрожали отъ волненья руки. Ашанина — когда-то женившагося изъ за Варламовскаго романса — била лихорадка…

Онъ первый кинулся къ ней когда она кончила:

— Что хотите, то и длайте со мною! бормоталъ онъ, самъ себя не помня… Никогда еще такъ всевластно не говорили въ немъ восторгъ — и желаніе!..

Но ее уже обступали вс… Образованная окружная душила ее въ своихъ жирныхъ объятіяхъ. Чижевскій безъ словъ жалъ ея руки

— Charmant, charmant! словно ходъ фагота въ визг маленькихъ флейтъ слышался поощрительный голосъ княгини Аглаи въ хор возгласовъ восхищенныхъ пулярокъ.

— Віардо нумеръ второй! подбжалъ къ ней Маусъ съ фразою, которую неукоснительно повторялъ онъ ей каждый разъ когда она при немъ пла.