Тотчасъ же посл обда князь ушолъ къ себ, попросивъ прислать кофе къ нему на верхъ. Это значило что онъ не скоро намренъ вернуться къ обществу… То что имлъ онъ отвтить на полученное имъ письмо требовало размышленія. Графъ — съ которымъ онъ былъ въ дружескихъ связяхъ еще со временъ отечественной войны, когда юношею, прямо со скамьи Лейпцигскаго университета, онъ поступилъ дипломатическимъ чиновникомъ въ походную канцелярію князя Кутузова, — писалъ ему о предложеніяхъ имющихъ быть ему сдланными изъ Петербурга, и о которыхъ онъ, т. е. графъ передастъ ему подробне при личномъ свиданіи въ Сицкомъ, но что его, графа, просятъ заране узнать: согласенъ ли будетъ вообще князь снова вступить въ службу, «потому, говорилось въ письм,- если вобще переменить своего покоя не хочешь то нчево теб и предлагать. А потому отпиши сейчасъ, штобъ и я могъ нмдля про тебя што просютъ отвчать…» Князь зналъ кто проситъ объ этомъ его отвт его почтеннаго, хотя и не очень грамотнаго, стараго друга: онъ зналъ что оттуда могли идти лишь вскія по своему источнику предложенія… Онъ могъ опять попасть въ власть, — и невольно проносились у него въ голов знакомыя имена облеченныхъ въ высшія должности государства… «Кого же думаютъ тамъ замнить мною?» спрашивалъ онъ себя съ безотчетнымъ любопытствомъ, медленными шагами подымаясь по лстниц въ свои покои… Онъ еще далеко не зналъ какого рода отвтъ онъ дастъ графу. Власть?… Онъ сознательно, потому что признавалъ долгомъ своей совсти, отказался отъ нея два года тому назадъ… Ему было тяжело тогда: этотъ міръ власти въ которомъ съ юныхъ лтъ было предназначено ему мсто, въ которомъ онъ такъ долго былъ своимъ, — онъ былъ ему дорогъ… Но онъ отказался отъ нея, и ухалъ въ Италію… Въ воспоминаніи князя мелькали подробности этого отъзда: скверный октябрьскій петербургскій вечеръ съ пронзительнымъ втромъ и дождемъ, полуосвщенное зало въ зданіи почтовыхъ каретъ въ Большой Морской, два исполненные гражданскаго мужества бывшіе его чиновника, пришедшіе проводить его, охрипшая труба кондуктора… Затмъ опять дождь, свинцовое небо, нескончаемый путь до Таурогена, безсонныя ночи въ тсномъ экипаж, упреки и сожалнія незасыпавшаго честолюбія, и на границ равнодушный голосъ таможеннаго чиновника проврявшаго паспортъ! — голосъ словно и теперь звенвшій въ его ух, и показавшійся ему тогда такимъ дерзкимъ: «князь Шастуновъ, отставной тайный совтникъ, неугодно ли получить!..»
Онъ прозжалъ черезъ Германію, — Германію почти ему родную во времена Тугендбунда и псней Кернера… Она вся теперь, отъ Одера до Майна и Дуная, горла огнемъ междоусобія. «Отъ нашихъ пергаменовъ священнаго союза вскор, можетъ быть, не останется ни клочка,» думалъ князь Ларіонъ… «Но что же до этого намъ? Разв мы свою, русскую, политику преслдовали тамъ, на Внскомъ конгресс, удивляя міръ нашимъ великодушіемъ?…» Родина необъятнымъ исполиномъ вставала передъ нимъ… «Colosse aux pieds d'argile?» вспоминалъ онъ слово Mauguin'а… «Нтъ, у насъ одна задача — просвщеніе, одинъ опасный врагъ — невжество, и мы его-же теперь призываемъ въ помощь себ на борьбу съ тмъ что, въ ребяческомъ перепуг мнимъ мы, грозитъ намъ отсюда!..» И снова закипали на душ его недавнія волненія, пробгали въ памяти живые образы его петербургскихъ враговъ, и точно слышались ему звуки пререканій ихъ съ нимъ въ совтахъ и гостинныхъ въ т дни когда все темне и темнй набгали тучи безсмысленнаго страха, и надъ бднымъ русскимъ образованіемъ вислъ неминуемый ударъ…
Да, тяжело ему было тогда… И вотъ онъ достигъ цли своего пути, — пріхалъ въ Ниццу, и веллъ вести себя въ H^otel Victoria, гд, онъ зналъ по письмамъ, стояла семья его недавно умершаго брата. Vittorio, котораго онъ помнилъ курьеромъ у князя Михайлы, встртился съ нимъ на лстниц, узналъ, и побжалъ доложить… Дверь отворилась, онъ вошелъ… «Larion!» вскрикнула княгиня Аглая — и за нею высокая двушка, въ черномъ съ головы до ногъ, съ глухимъ рыданіемъ упала ему головой на плечо…
Какъ живо теперь припоминалъ онъ это мгновеніе?… Онъ не видалъ ее лтъ шесть. Какъ мало походила на тогдашнюю впалогрудую, длинную двочку это стройное созданіе, блдное и прекрасное въ своей нмой печали какъ мраморъ Ніобеи, съ тихимъ пламенемъ мысли въ васильковыхъ глазахъ!.. Она его прежде всего поразила сходствомъ своимъ съ его братомъ, съ которымъ онъ всегда былъ очень друженъ, и который всегда съ глубокою любовью говорилъ о ней въ своихъ письмахъ къ нему. Тотъ же неулыбавшійся взглядъ, то же изящное спокойствіе вншняго облика, подъ которымъ у князя Михайлы скрывалась въ молодости неудержимая страстность… «А дальше? спрашивалъ себя въ первые дни налаженный на сомннія князь Ларіонъ;- на сколько тутъ къ той чистой крови примси отъ грубой натуры ея матери?