— Боже мой, какъ безтолковъ этотъ ученый народъ! воскликнулъ Ашанинъ, — да вдь это-жъ онъ теб въ ротъ положилъ! Весь этотъ разговоръ о его участіи къ теб, о старыхъ связяхъ, о Славянофилахъ, о твоей карьер, и чего онъ онъ тутъ не наплелъ? — неужто-жь онъ даромъ сталъ бы кидать свои слова?… Вдь все-же это подведено было къ тому, чтобы какъ можно любезне предварить тебя заране, что княжну не выдадутъ за «23-хъ лтняго человка,» который «не создалъ себ еще никакого положенія» — и чтобъ ты, значитъ, отложивъ всякое о семъ попеченіе, отправился «немедля» путешествовать по Киргизскимъ степямъ!.. Или ты пропустилъ мимо ушей его слова?…
Гнвомъ, стыдомъ и страданіемъ, исказилось все лице Гундурова.
— Къ чему ты мн это говоришь? обернулся онъ на пріятеля съ поблднвшими губами.
— Какъ, къ чему, Сережа?…
— Да, къ чему? Вдь ты знаешь… что я никакихъ намреній…. княженъ сватать не… имю, едва находилъ онъ силу выговаривать.
— Я знаю, Сережа, но…
— Ты… ты привезъ меня сюда играть… играть, а не… Ты… или этотъ князь… вы… Что вы хотите отъ меня на конецъ! почти взвизгнулъ Гундуровъ.
— Да ничего же отъ тебя не хотятъ… Сумасшедшій!
— А не хотите, такъ оставьте вы меня вс въ поко!..
И, махнувъ отчаянно рукою, онъ побжалъ ко флигелю, на крыльц котораго давно его ждалъ едосей.
Чернокудрый пріятель его остановился посреди двора, не зная итти-ли за нимъ, или дать простыть его первому пылу.
— Однако, говорилъ онъ себ мысленно, — какъ онъ врзался, бдняга!.. И это съ двухъ… чего, — съ одного разу? Вотъ эти двственные, загорятся сразу, какъ копна горятъ!.. И отвести его теперь поздно… Станетъ онъ теперь мучиться, безумствовать, — и я вдь знаю его, онъ на все способенъ; я помню какъ въ пансіон онъ изъ втораго этажа выскочить хотлъ когда его вздумалъ высчь инспекторъ… Весь вопросъ теперь въ томъ что она, раздляетъ-ли?… Сегодня она меня что-то очень подробно распрашивала о немъ… Съ другой стороны эта нотація князя… Такъ или инако, Жаръ-птицу по моему добыть легче!.. Эхъ, Сережа мой бдный, надо-же… И это они называютъ жизнью? Нтъ! И въ подвижномъ воображеніи Ашанина закопошились тутъ-же обычныя представленія, — нтъ; вотъ эту быстроглазую Акулину, напримръ, «къ груди прижать во тьм ночной», дло будетъ другое!.. А все-же такъ этого оставить нельзя! Разъ Сережа избгаетъ даже говорить со мной, надо предварить его тетушку.
И Ашанинъ вернулся въ домъ, — отыскивать г-жу Переверзину.
Въ это же время, въ одной изъ садовыхъ бесдокъ, куда, но выход изъ театральной залы, исправникъ Акулинъ увелъ свою дочь, происходилъ между ними слдующій разговоръ:
— Потрудись объяснить мн, сударыня, говорилъ родитель, отдуваясь отъ спшной ходьбы, — на что теб нужно Ранцова предъ всмъ обществомъ шутомъ выставлять, — а?
— А вамъ то что до этого? отвчала на это дочка; — и для этого только вы меня сюда и увели? Я даже понять не могла — что за смхъ такой!..
— А что я теб скажу, возразилъ исправникъ, — что онъ, видя твое грубіянство, плюнетъ и откланяется теб!..
— Во первыхъ, не говорите «плюнетъ,» потому что это въ высшей степени mauvais genre, и вы, какъ сами служили въ гвардіи, должны знать это! Во вторыхъ, мой капитанша откажется отъ меня только когда я сама этого захочу. Въ третьихъ, ну, онъ откажется: что-жъ за бда такая?
— А такая, что посл кащея этого, Тарусова, что ему четвероюроднымъ какимъ то приходился, досталось ему нежданно негаданно богатйшее имніе, да тысячъ сто на старыя ассигнаціи денегъ, что онъ любую княжну въ Москв за себя можетъ взять, — вотъ что! А у насъ съ тобой жаворонки въ неб поютъ, да и вся тутъ!..
Бойкая барышня вспыхнула какъ піонъ:
— Что-жъ, это вы мн никого лучше найти не могли какъ армейскаго, необразованнаго Ваше Благородіе? Разв я на. то, воспитывалась въ Институт чтобъ капитаншею быть? Разв…
— И, матушка! перебилъ ее, махая руками, толстый Елпидифоръ, — васъ тамъ, что цыплятъ у ярославскаго курятника, штукъ шестьсотъ заразъ воспитывается; такъ на всхъ то на васъ, пожалуй, Вашихъ Свтлостей и не хватитъ.
— Да разв я была какъ вс, какъ вс шестьсотъ? Когда вы меня брали, вы не помните разв что вамъ сказала maman? назвала она институтскимъ языкомъ начальницу заведенія. — «Notre cher rossignol,» сказала она вамъ про меня; она чуть не плакала что вы меня взяли до выпуска… Я на виду бывала! Меня вс знали, баловали, вс изъ grand monde'а, кто не прізжалъ… Сама Государыня сколько разъ заставляла пть!.. Если бы вы не взяли меня тогда, я могла съ шифромъ выйти, я изъ первыхъ училась, — могла бы ко двору попасть за голосъ, какъ фрейлина Бартенева; grande dame была бы теперь!.. И посл этого я должна, до вашему, отставною капитаншею сдлаться.
Она чуть не рыдала; но вдругъ вспомнила, оборвала — и, подступая ближе къ отцу:
— Да что вамъ вздумалось мн теперь про него говорить, спросила она, — когда вы знаете кого я имю въ предмет?
— Вотъ то-то, матушка, вздохнулъ на это исправникъ, — когда-бъ ты не такъ пылка была, да не закидывала меня твоими грандъ дамами, такъ у насъ, пожалуй, ладъ бы вышелъ иной. — Ты съ чего взяла, во первыхъ, что онъ къ теб склонность иметъ?