Четверть века назад. Часть 1

Такъ продолжалось до перваго выхода Офеліи. Княжна въ этотъ день была въ свтломъ лтнемъ плать, и когда она, объ руку съ Чижевскимъ — Лаертомъ, выступивъ изъ темной глубины сцены подошла къ рамп, горячій свтъ солнца обвилъ какъ внцемъ ея золотистые волосы. Обаятельная прелесть ея лебединой красоты какъ бы впервые открывалась всмъ въ это мгновеніе. Въ зал заахали; «какъ изящна!» громко вскликнула образованная окружная…

Она успла уже выучить роль, и отвчала наизусть ни прощальныя наставленія Лаерта;

— А о Гамлет и его любви
Забудь,
говорилъ ей братъ,

«Поврь, что эта все мечта,
Игрушка дтская, цвтокъ весенній,
Который пропадетъ какъ тнь,
Не боле
— Не боле?»

повторила Офелія, поднявъ глаза, и такъ искренно сказалось это ею, — сказалась тревога, и молодая грусть, и неизсякаемое упованіе въ эту «мечту,» въ этотъ «цвтокъ весенній», что ей невольнымъ взрывомъ откликнулись со всхъ сторонъ рукоплесканія…. А полный той же грусти и тревоги взглядъ княжны, скользнувъ по Лаерту, пробжалъ дале, остановился на мигъ на внимавшемъ ей въ кулис Гундуров — и потухъ…. Сердце ходуномъ заходило у молодаго человка. «Нтъ, не можетъ быть, этотъ взглядъ, это случайность, случайность одна!» спшилъ онъ отогнать отъ себя обольстительный помыселъ…. А въ то же время онъ весь замиралъ отъ неизъяснимаго блаженства, и слушалъ, слушалъ, упиваясь звуками ея тихаго голоса.

— «Онъ о любви мн говорилъ,

печально признавалась отцу Офелія,

— Но такъ былъ нженъ, такъ почтителенъ и робокъ!..

И неотразимо лились ему въ грудь эти слова… Онъ былъ Гамлетъ, — о немъ говорила Офелія!..

Не онъ одинъ внималъ ей съ этимъ трепетомъ, съ этимъ замираніемъ. Повернувшись бокомъ къ зрителямъ, опершись локтемъ о стоявшій подл него столикъ, безмолвно и недвижно сидлъ князь Ларіонъ, прикрывъ лице свое рукою. Онъ видимо избгалъ докучныхъ взглядовъ, но зоркій глазъ исправника Акулина разглядлъ со сцены какъ слегка дрожали длинные пальцы этой руки, а сквозь нихъ пылали устремленные на княжну неотступные зрачки…..

Все смущеніе теперь соскочило съ Гундурова; сильною, врною, полною живыхъ драматическихъ оттнковъ, интонаціею повелъ онъ слдующую за тмъ сцену свою съ Тнью, не смотря на то, что эта бдная Тнь устами храбраго капитана Ранцова читала такимъ дубоватымъ и могильнымъ голосомъ будто не для того являлась она на землю чтобъ возбудить сына ко мщенію, а за тмъ, чтобы прочесть надъ нимъ отходную. Храбрый капитанъ ужасно старался, и чмъ боле старался, тмъ хуже выходило; онъ не дочитывалъ, пропускалъ цлые стихи, обрывалъ на полуслов, кашлялъ и сморкался, — все это къ невыразимому негодованію Вальковскаго, и къ немалой потх бойкой барышни, помиравшей на своемъ диванчик, безо всякой жалости къ своему пламенному обожателю. Она смялась впрочемъ не столько потому что ей было смшно, сколько для того, чтобы приковывать вниманіе Ашанина, который, въ свою очередь, пожиралъ ее украдкою со сцены. Вся эта игра, какъ ни былъ остороженъ нашъ Донъ-Жуанъ, не ускользала отъ ревнивыхъ взоровъ Надежды едоровны. Цлый адъ киплъ въ душ бдной двы…. На минуту очутились они вдвоемъ за кулисами:

— Скажи мн, вскинулась она вдругъ, схватывая его за руку, — скажи хотя разъ въ жизни правду: любишь ли ты меня, или съ твоей стороны все это было обманъ, одинъ обманъ?…

— Прочь, мой другъ, слова,
Къ чему клятвы, общанья?

проплъ онъ ей на это въ отвтъ словами романса Глинки, глядя ей прямо въ лице и освобождая свою руку.

— Безъ шутовства, прошу васъ! блдня и дрожа заговорила она опять;- отвчайте, вы меня затмъ лишь погубили чтобы кинуть меня къ ногамъ этой презрнной двчонки?

— Прекрасный другъ мой, комически вздохнулъ красавецъ, — посл пьянства запоемъ я не знаю порока хуже ревности!

Слезы брызнули изъ глазъ перезрлой двицы:

— О, это ужасно! всхлипнула она, едва сдерживая истерическое рыданіе

— Да, ужасно! повторилъ внутренно Ашанинъ, — и чортъ меня дернулъ!..