Четверть века назад. Часть 1

— Вотъ, извольте познакомиться: господинъ Ранцовъ, Никаноръ Ильичъ Ранцовъ! Онъ, по скромности своей, не ршается самъ сказать, но, какъ мн извстно, сгараетъ желаніемъ изобразить собою тнь Гамлета… папеньки Гамлета то есть, поправилась барышня съ новымъ хохотомъ.

Бдный капитанъ вскочилъ на ноги, и покраснлъ до самыхъ бровей:

— Помилуйте-съ, Ольга Елпидифоровна, залепеталъ онъ, — какъ же это мн сгарать-съ, когда я, можетъ быть, и вовсе не въ состояніи, а единственно изъ за вашего желанія.

Барышня только покатывалась.

— Такъ роль прикажете считать за вами? офиціальнымъ тономъ спросилъ Ашанинъ.

— Ну, разумется! отвчала за капитана все та же барышня.

Тотъ поклонился въ подтвержденіе.

— Значитъ, теперь, вс на лице! обернулся Ашанинъ къ сцен.

Вальковскаго всего даже повело отъ злости. Онъ круто повернулъ на каблукахъ, и ушелъ въ кулису, чуть негромко фыркая:

— Этакихъ капраловъ въ труппу набирать… Тьфу!..

— Такъ можно бы теперь записать, Владиміръ Петровичъ? спросилъ режиссеръ, — предварительную афишечку составили бы?…

— Сдлайте милость!.. Господа участвующіе въ Гамлет, позвольте легкую перекличку!

Изъ креселъ поднялись, зашаркали…

Режиссеръ сталъ читать наскоро набросанную имъ афишу. Актеры отвчали съ мста: «я,» или «здсь.»

— Тнь отца Гамлета… Господинъ, господинъ… запамятовалъ режиссеръ.

— Ранцовъ, Никаноръ Ильичъ, герой Венгерскій! визгнула съ мста опять бойкая барышня.

— Помилуйте-съ, за что конфузите! прошепталъ зардвшись еще разъ бдный капитанъ, — дйствительно получившій свой чинъ за отличіе въ прошлогоднюю Венгерскую компанію.

Толстый исправникъ, безмолвно погруженный все время въ чтеніе своей роли Полонія, поднялъ голову; и воззрился издали на дочь такъ будто побить ее собирался:

— Дура! пропустилъ онъ про себя по ея адресу, — и снова погрузился въ Полонія.

— Господа, кто участвуетъ, въ первомъ выход, неугодно ли на сцену! звалъ Ашанинъ;- Клавдіо, руку вашу Надежд едоровн, Гамлетъ, Полоній, Лаертъ, дворъ, — за ними. Пожалуйте!..

Проба началась.

XIV

Съ перваго выступа Полонія на сцену вслдъ за королевскою четою, оказалось что толстый Елпидифоръ Акулинъ дйствительно «родился актеромъ.» Онъ былъ изъ тхъ нервныхъ исполнителей, которые сказываются съ первой репетиціи, которыхъ съ первой же минуты охватываетъ и уноситъ горячая волна лицедйства. Онъ еще не зналъ слова изъ своей роли, и прищуренными глазами пробгалъ ее по высокоприподнятой къ лицу тетрадк, но онъ игралъ уже каждымъ фибромъ этого лица, каждымъ движеніемъ своего громоздкаго, но удивительно поворотливаго туловища. Онъ былъ комиченъ съ головы до ногъ, но ни тни буфонства не было въ этомъ комизм. Старый, преданный и убжденный царедворецъ, взросшій и искушенный въ дворскихъ обычаяхъ и передлкахъ, — петербургскія воспоминанія очевидно помогали отставному гвардейцу, — суетливый и осторожный, простодушно-лукавый и лукаво-простоватый, пустой болтунъ, глубоковрующій въ непогршимость своей дюжинной морали и придворной своей тонкости, тонкій на столько чтобы всегда быть мннія сильнаго и не замчать когда этотъ сильный длаетъ изъ него шута, полу плутъ и полудобрякъ, — такимъ уже ясно, понятно для каждаго, обрисовывался Полоній въ исполненіи Акулина. Онъ сразу завоевалъ себ «сочувствіе публики: при каждомъ его появленіи, слышался смхъ, возгласы одобренія… Восторгу Вальковскаго не было конца: онъ замеръ за кулисою, прислушиваясь и хрустя пальцами до боли, — и не выдержалъ наконецъ, кинулся къ исправнику (съ которымъ даже знакомъ не былъ), схватилъ его за плечи:

— Ну, и чортъ тебя возьми какъ хорошъ! прохриплъ онъ задыхающимся голосомъ, — и поцловалъ его въ самыя губы

Какъ это всегда бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, игра Акулина подняла всхъ остальныхъ актеровъ. Камертонъ былъ данъ. Самолюбіе каждаго изъ участвующихъ было возбуждено: въ чаяніи такого исполненія относиться къ своей роли спустя рукава становилось невозможнымъ. Оживленіе стало всеобщимъ; то что предполагалось быть простою, мертвою считкою вышло настоящею репетиціею; актеры становились въ позы, читали съ жестами, старались давать настоящій тонъ…

— Гляди-ко какъ ихъ всхъ поддуваетъ! говорилъ потирая себ руку «фанатикъ» исправнику, съ которымъ съ перваго разу сталъ на ты.

Для такихъ опытныхъ театраловъ-любителей какими были онъ и Ашанинъ успхъ Гамлета въ Сицкомъ былъ съ этой первой репетиціи обезпеченъ.

Одинъ, сначала, Гундуровъ не чувствовалъ «приближенія бога.» Присутствіе Софьи Ивановны леденило его. Она это понимала, и старалась не глядть на него, поддерживая разговоръ съ словоохотливою сосдкой, — но это еще боле его смущало. Онъ читалъ вяло, запинался, — чувствовалъ это и безконечно досадовалъ на себя, — но не былъ въ состояніи встряхнуться. Его сбивалъ къ тому же незнакомый ему текстъ Полеваго по которому онъ долженъ былъ говорить роль, между тмъ какъ вся она сидла у него въ памяти по Кронеберговскому переводу…