Четверть века назад. Часть 1

— Великолпенъ! послышалось въ заднихъ креслахъ чье-то вырвавшееся неудержимо восклицаніе, и тутъ же за нимъ вслдъ послдовавшее энергическое «шт» со стороны учительской компаніи, пока Гамлетъ медленными шагами подвигался къ рамп… Мертвая тишина объяла разомъ залу.

Прочелъ Гундуровъ монологъ дйствительно «великолпно.» Онъ опять — онъ это понималъ — парилъ надъ толпой и держалъ ее въ своей власти всмъ этимъ высокимъ подъемомъ мысли которой онъ былъ выразителемъ. Онъ былъ теперь хозяинъ каждаго оттнка своего голоса, каждаго движенія своего. Онъ торопилъ или сдерживалъ падавшія изъ устъ его слова, замолкалъ и начиналъ снова, не заботясь о томъ какое впечатлніе произведетъ это на зрителей, и зная въ то же время напередъ что онъ именно скажетъ такъ какъ нужно для наибольшаго на нихъ впечатлнія. Божественная сила вдохновенія уносила его снова на своихъ безплотныхъ крылахъ

— Умереть — уснуть…
Уснуть?

повторилъ онъ, оборвалъ, и, посл длинной паузы, уронивъ усталымъ жестомъ скрещенныя руки, самъ поднялъ голову и глядя впередъ недвижными, какъ бы потухшими, глазами, заговорилъ опять:

— Но если сонъ виднья постятъ?
Что за мечты на смертный сонъ слетятъ
Когда стряхнемъ мы суету земную?…

Вышло это необыкновенно эффектно. Мурашки побжали по спинамъ зрителей. Даже блестящій петербургскій флигель-адъютантъ не могъ удержаться отъ возгласа одобренія и, наклонившись къ уху сидвшей подл него Женни Карнауховой, прошепталъ: «Безподобный въ самомъ дл актеръ этотъ господинъ профессоръ!» Впечатлительная Женни не отвчала: она не отрываясь глядла на Гундурова, и говорила себ что «конечно, Чижевскій est beaucoup plus beau въ своемъ синемъ костюм, но что она понимаетъ что можно влюбиться и въ этого.»

Лина ничего себ не говорила, но чмъ глубже входилъ Сергй въ свою роль Гамлета, чмъ сильне увлекало ее самую его исполненіе, тмъ больне и больнй захватывала грудь ея невыразимая тоска.

Но вотъ онъ кончилъ, и взглянувъ мелькомъ на нее, проговорилъ въ сторону:

— Прелестная
Офелія!.. О Нимфа, помяни
Мои грхи въ твоихъ святыхъ молитвахъ!..

Взрывъ аплодисментовъ, вызванный монологомъ, замеръ разомъ вслдъ за этими словами Гамлета. Вс, знакомые и незнакомые съ драмой, почуяли что насталъ самый интересный, самый «занимательный» моментъ ея.

Офелія тихо поднялась съ мста и подошла къ нему, къ рамп…

— Мой добрый принцъ,
Какъ провели вы эти дни? Здоровы ль вы?

Онъ глядлъ на нее… но она не узнавала этихъ глазъ…

— Благодарю покорно, я здоровъ,

отвчалъ ей Гамлетъ, — настоящій, не то безумный, не то безсердечный, безпощадный Гамлетъ…

Руки у нея дрожали. Она занесла ихъ за затылокъ, отомкнула фермуаръ, закрплявшій концы жемчужнаго ожерелья тремя длинными нитями спускавшагося ей на грудь, и перекинувъ ихъ черезъ голову, протянула Гамлету:

— Уже давно желала я отдать
Вамъ то, мой принцъ, что вы на память мн
Когда-то дали. Я прошу васъ взять
Это теперь обратно.

Онъ отвернулся, хмурясь:

— Я не возьму.
Я никогда и ничего вамъ не дарилъ.

«Точно все это въ правду, въ правду!» проносилось все тревожне въ голов Лины.

Она печально закачала головой:

— Нтъ, ваша свтлость знаетъ хорошо
Что вы меня дарили — и съ словами,
Которыхъ сладкій запахъ придавалъ
Вещамъ двойную цну. Запахъ тотъ
Теперь изчезъ *). Возьмите же назадъ!
Для сердца благороднаго не дорогъ
Подарокъ отъ того кто насъ не любитъ.

[45]

Но все такъ же сурово, все такъ же безпощадно глядлъ на Офелію Гамлетъ.

— А, а, заговорилъ онъ, согласно съ тми пропусками и замнами которые, какъ извстно читателю, слажены были въ кабинет князя Ларіона въ первые дни постановки Гамлета въ Сицкомъ: «Ты безкорыстная красавица?»

— «Что хотите вы сказать, принцъ?»

— «А то, что красота и безкорыстіе несовмстны. Я любилъ тебя когда-то.»

О, какъ знакомъ былъ ей тотъ оттнокъ его голоса съ которымъ онъ произносилъ это до ныншняго дня! Какъ часто ночью, просыпаясь внезапно, казалось ей что этотъ голосъ стоялъ надъ ней, шепталъ надъ самымъ ея ухомъ эти знакомыя ей слова: «я любилъ тебя,» и она засыпала опять, счастливая и улыбающаяся, повторяя: «да, любилъ… любитъ»…

А теперь ни тни тхъ прежнихъ, сокровенныхъ звуковъ… Боже мой, что же это такое, что такое?…

Она всею глубиной своихъ глазъ глянула ему прямо въ лицо и проговорила, едва сдерживая пронимавшую ее дрожь:

— «Ваша свтлость, дйствительно, заставили меня врить этому.»