Четверть века назад. Часть 1

— Вы не изволите знать какой лучшій способъ отправить отсюда письмо на почту?

— Если что-нибудь нужное, живо отвтила Ольга, — лучше отдайте папа: онъ отошлетъ его съ нарочнымъ.

— Я бы не хотлъ его безпокоить, учтиво отговаривался нашъ полковникъ.

— Почему же? Она протянула ему руку:- вдь мы теперь союзники?…

Онъ оглянулся, быстро прижалъ выше кисти эту обнаженную руку къ горячимъ губамъ, и еще быстре вышелъ изъ пустой гостиной…

Вернувшись въ свою комнату онъ слъ за столъ, и писалъ вплоть до самаго обда.

XLIX

Къ обду нахала въ Сицкое новая компанія гостей, преимущественно изъ тогдашнихъ московскихъ свтскихъ жёнь премьеровъ. Пріхали два друга, князь Хохолковъ и Мишель Луповъ, веселые и любезные завсегдатели гостиныхъ и будуаровъ; пріхали двоюродные братцы, Костя Подозеринъ, ужасно похожій на стерлядь, соревнователь Толи Карнаухова по части пнія чувствительныхъ и иныхъ романсовъ, и Савва Роллеръ, побдитель сердецъ и умникъ, котораго прозывали «l'illustre йtranger», на томъ основаніи, что родомъ былъ онъ изъ Волоколамскаго узда и ни на какомъ иностранномъ нарчіи не объяснялся. За ними небрежною походкой, ласково улыбаясь большими срыми глазами и такими же большими, мягкими губами, плелся Петя Толбухинъ, милйшій лнтяй и англоманъ, про котораго въ то время плся куплетъ:

Вотъ, какъ будто съ парохода,
Master Piter Tolboukine,
Отпустила ему мода
Бакенбарды въ поларшинъ, и т. п.

Явился какой-то куда-то прозжавшій дипломатъ, служившій одно время подъ начальствомъ князя Михаила Шастунова, господинъ съ крючковатымъ носомъ и испитымъ лицомъ, вслдствіе чего графиня Воротынцева тутъ же прозвала его «un perroquet malade», — а за нимъ весьма смахивавшій на Татарченка, маленькій, черненькій артиллеристъ, состоявшій вчно въ отпуску, немолчный болтунъ, хрипунъ и хохотунъ, извстный во всхъ углахъ Россіи подъ кличкою «Сеньки», лестнаго уменьшительнаго которое суждено ему было нести отъ дтства и до старости лтъ…..

Онъ и Костя Подозеринъ тотчасъ же присосдились жъ Тол Карнаухову, съ которымъ и сли на конц стола, по дале отъ взоровъ «начальственнаго синклита» какъ выражались они…

Пили они много, еще боле врали. «Mon cher, mon cher!» то и дло среди пчелинаго жужжанія трапезовавшей толпы, взрывался неудержимо хриплый голосъ артиллериста, и графъ, знавшій всхъ и каждаго, взглядывалъ въ ихъ сторону и, поднявъ ладони, произносилъ своимъ акаистомъ: «вчно Сенька шумитъ, пустая башка»…

Многолюдный и безконечный обдъ, несмотря на это, прошелъ довольно скучно; ему не доставало того общаго, дружнаго оживленія какое вносило обыкновенно въ будничныя трапезы Сицкаго молодое общество нашихъ лицедевъ. Для нихъ часомъ ране сервированъ былъ особый столъ въ одномъ изъ флигелей дома. Французъ поваръ княгини превзошелъ себя за то въ этотъ день. «Menu fretin» уздныхъ сосдей никогда еще въ жизни не чувствовали на язык своемъ вкуса такихъ соусовъ, не глатывали такихъ соте «въ которые чортъ его знаетъ что положено, рыба, или бекасъ, никогда такъ много не приходилось имъ поглощать и жевать такъ мало… За то князь Лоло, тонкій гастрономъ, посл каждаго блюда прикладывалъ пальцы ко рту и посылалъ ими знаки лестнаго одобренія по адресу хозяйки, самодовольно улыбавшейся ему въ отвтъ со своего предсдательскаго мста. Наша княгиня чувствовала себя опять въ вожделнномъ расположеніи духа. Экспликація съ „vrai ami“ покончилась, надо полагать, къ обоюдному ихъ удовольствію, такъ какъ вслдъ за нею „бригантъ“, отправившись за актерскій столъ, слъ на свое мсто съ особеннымъ, не то таинственнымъ, не то сосредоточеннымъ видомъ, и замтивъ что предъ его приборомъ стоитъ бутылка какого-то сотерна строго взглянулъ на офиціанта, и коротко отрзалъ: „подать мн моего рейнвейна!“, а княгиня Аглая по пути изъ своего ситцеваго кабинета въ столовую все время, не то томно, не то стыдливо улыбалась стнамъ… Въ столовой змя Додо какъ ни въ чемъ не бывало подошла къ ней съ восторженными комплиментами на счетъ ея великолпной argenterie. — „Elle vient de Storr et Mortimer!“ тотчасъ же объявила ей Аглая Константиновна забывая свои обиды, и мгновенно переносясь мыслью съ незабвенному Шиптоунткасслю… И опять теперь, сидя на своемъ хозяйскомъ мст, насыщала она зрніе ослпительнымъ видомъ этого своего серебра, стекла и nappes damass'ees, мрачно почтительными физіономіями своихъ офиціантовъ, перемнявшихъ тарелки и разливавшихъ вина въ стаканы со внушительностью жрецовъ совершающихъ священнодйствіе, золотымъ и серебрянымъ шитьемъ „de la maison de l'Empereur“ на воротникахъ обоихъ „comtes“, стараго и молодаго, восхитительнымъ „toilette par'ee“ своей петербургской гостьи, „la comtesse Tatiana“, и проч., и въ сладкомъ торжеств повторяла мысленно: „non, cela n''etait pas plus cossu chez les Deanmore!“ прислушиваясь въ то же время съ достодолжнымъ вниманіемъ къ интересному разказу сидвшаго одесную ея графа о томъ какъ „его графиня“ любитъ собакъ.