У Ф. Верфеля непонятно, происходит ли это избавление от зла, греха и страстей, приносящих окружающим людям лишь страдания и смерть, к чему призывали стоики, в самой реальности или уже после смерти, в некоей мистической, воображаемой реальности. Смысл же драмы – в том, что человек раздваивается. То, что 3. Фрейд называет Оно, получает выражение в зеркальном отражении, втором «я», в двойнике героя по имени Тамал, жизнь которого напоминает сюжет Гёте о Фаусте. Зеркальное отражение Тамала – это его двойник. Подобно Мефистофелю в «Фаусте» Гёте, он искушает героя, потворствует тому, чтобы он способствовал смерти отца, предательству друга, познал культ, т. е. был признан массой почти богом, а потом, когда герой прозревает и готов переосмыслить свою жизнь и исправить ее, пытается освободиться от своего двойника, т. е. убить его. Но ведь убийство двойника, т. е. зеркального отражения – это самоубийство, к чему, собственно, и приходит герой в финале драмы. Финальная формула самопознания Тамала, произнесенная двойником, выглядит так: «Две силы нам ниспосланы судьбой // Они ведут борьбу между собой // Одна из них кипит, бурлит в крови //Ее ты силой жизненной зови! // Другая – воля к смерти, но на слух // Приятнее названья: совесть, дух»68. Драма Ф. Верфеля – любопытный интертекст, ведь в ней улавливаются не только идеи и образы Гёте, но и мистицизм Гофмана.
В данном параграфе мы продолжим обсуждать тему, поднятую в своей книге О. Вальцелем, а именно тему прозрения немца, возникновения его критического восприятия милитаристского угара и даже, более того, мессианского комплекса немцев, их убежденности в том, что из всех государств мира лишь Германия призвана преодолевать разлагающийся мир, его погружение в хаос и демонстрировать способность к организации идеального социального космоса. Иначе говоря, мессианский комплекс, став «немецкой идеей» и возникнув в предшествующем столетии, со Второй мировой войны стал подвергаться кардинальной переоценке. Без этой переоценки трудно понять образы и идеи экспрессиониста. Так, например, невозможно было бы понять сюжет одного из самых известных экспрессионистских немецких фильмов «Кабинет доктора Калигари» режиссера Р. Вине без этого начавшегося прозрения, а также и предвосхищения того, что в последних десятилетиях произойдет в Германии и в мире. Ведь сюжет фильма Р. Вине заключается в преступном поведении человека, зомбированного пропагандой личности, совершающей под воздействием сумасшедшего экспериментатора – директора психбольницы, возомнившего себя гением и ставшего чем-то вроде диктатора, – преступления и убийства. Этот, казалось бы, камерный авантюрный сюжет спустя десятилетия воспринимается предостережением, которое, конечно же, немецким обывателем своевременно не было услышано, а потому после краткого периода власть диктатора началась и продолжалась, но уже не на экране, а в самой жизни.
Таким образом, следующая тема, которую мы выделяем в экспрессионизме, связана с гипертрофированным чувством внешних анонимных сил, направленных против человека и от него независимых. Как правило, человек оказывается жертвой этих безличных сил. Ясно, что такое видение человека колеблет оптимистический взгляд на человека, поставленного в центр мироздания, что, собственно, и сформировало концепцию гуманизма. Спрашивается, откуда эти анонимные силы берутся? Казалось бы, их происхождение можно определить сразу, имея в виду и возникший мощный бюрократический аппарат, и Вторую мировую войну. Но и то и другое в экспрессионизме предстает не в социологическом, а в метафизическом духе. Однако дело не только в самих этих силах, но и в том, как они воспринимались той массой, что в XX веке стала столь активной.
Здесь важно затронуть вопрос о рецепции возникающего нового направления и тех образов, в соответствии с которыми оно воспринималось. А. Вебер справедливо пишет о том, что психика человека представляет отложения самых разных эпох и слоев. В переходных ситуациях они способны актуализироваться. «Каждый человек по своим задаткам – существо, состоящее из многих пластов. И в нем, сменяя друг друга, могут господствовать или отступать те или иные задатки»69. Но это справедливо по поводу не только индивида, но и народа в целом. В силу определенных обстоятельств, «репрезентативными становятся слои народа или личности, которые раньше были незаметны или лишены влияния, а теперь превращаются в носителей новой возникающей фиксации и распространяют распад каждой фиксации посредством структуры своих задатков»70.