Человек в искусстве экспрессионизма

На протяжении двух десятилетий Кифер совершил мощный рывок в развитии искусства коллажа, соединив его с широким пониманием монтажа в театральном и киноэкспрессионизме. Он смело комбинирует на своих огромных гравюрных коллажах размером с киноэкран или театральную декорацию пейзажи, архитектурные символы, изображения памятников немецкой истории и военных сражений с персонажами немецкой мифологии и немецкой истории. Вульгарно-националистической интерпретации героического эпоса в духе тевтонской мифомании художник противопоставляет, по словам Маркуса Брюдерлина, «стратегию утверждения, которая путем повторяющегося изображения болезненных симптомов (курсив наш. – В. К.) должна способствовать преодолению болезни»¹⁰.

У Кифера различна позиция с теми антифашистами «первого часа», кто требовал выбросить на свалку истории все, что связано с нацизмом, и прежде их мифы. Трактовка хронотопа послевоенных публицистов и писателей 1945 года как «часа ноль» в немецкой истории у Кифера заменяется новой: «Послевоенное время – не тень истории, а продолжение». Не уничтожить национальные мифы дотла, а вскрыть первоначальное содержание их и переосмыслить в духе современности. «Немцы не имеют великих мифов», – заявляет Кифер вопреки представлениям романтиков. Разве могут быть мифы у нации, трижды оказавшейся неспособной осуществить революцию? Но, по крайней мере, один великий миф – воспетые Вагнером «Нибелунги» – существует и не оспаривается, он и поразил Кифера-художника в самое сердце. Загипнотизированный этим мифом, мастер не расстается с ним всю жизнь, впервые соприкоснувшись с ним в цикле «Парсифаль» (1973, Амстердам) и гравюрах «Брюнгильда» (1977–1979).

Мажино. Гравюра, акрил на картоне, коллаж на джутовом полотне. 1982-2013

Валгалла. Гравюра, 1982-2013

Пересмотр мифа о «Нибелунгах», низвержение в нем наслоений нацизма – «героической символики», возвращение натурфилософской, пантеистической, культурно-цивилизационной, говоря современным языком, экологической, проблематики – великое дерзновение Кифера-художника, вылившееся в сагу из множества полотен, впервые показанную в полном объеме на выставке «Гравюры» в «Альбертине» в 2016 году (спонсорами выступили ВМВ и страховой концерн УН И КВА). Болезненность темы, надрыв, оперирование кровоточащим историческим материалом, необходимость прорыва толщи наслоений милитаристской патетики – все это невольно наполнило монументальное произведение элементами экспрессионистской эстетики. Или, по-другому, сам экспрессионизм изначально мощно захватывал тему поруганного Тевтобург-ского леса, Рейна и его обитателей в свои объятия.

Кифер, не желая что-либо навязывать зрителю, не предварял венскую выставку никакими манифестами или объяснениями, представляя гравюры и полотна на просмотр с минимумом информации. Доверие неоэкспрессиониста? Оттиск гравюры с изображением мерцающего движения реки, резкие контрасты материала дерева, черно-белая бумага, жесткий, глубокий мазок, не гладь холста, нервность структуры поверхности с длинными подтушеванными нитями, краски, наконец, – все само скажет. «Мои гравюры, – говорит художник, – это различные слои одной большой, часто противоречивой песни, вырезанной в гравюре».

Структура цикла трактуется нами как структура сплошного историко-художественного дискурса, связанного с поэтико-романтической, национальной, националистической и художественной (музыкально-театральной у Вагнера, кино у Ланга) интерпретацией. «Трагедия, причиненная Германией миру, непрочность всего великого является темой этих антигероических гравюр», – так определили предмет выставки ее устроители. В киферовской живописной симфонии диалог и спор слышится на всех уровнях, диктуется он конфронтациями, монтажом на пространстве полотна символов «чистого мифа» и символов прошедших войн (памятники времени херусков и Барбароссы, Валгалла, линия Мажино, бункер фюрера, руины и медленно текущий Рейн). В пространстве зала, насыщенного символами и живописными объемами, рождающими ассоциацию с представлением, в целом полотна смотрятся как гигантские декорации к спектаклю истории, направленными не вовнутрь себя, а с криком и воплем обрушивающимися на тебя, зрителя. (Эту мысль разделяет с нами Петер Слотердайк, остроумно заметивший в своем эссе: «Кифер рисует декорации, впитывающие в себя драму, которую они оформляют. Кто устанавливает такие кулисы, тот делает оперу излишней… В поле зрения наблюдателя объем находится точно так же, как красота»). И если экспрессионисты-живописцы 1920-х оглушают кровящими красками, «Нибелунги» Кифера, подобно рисункам Кольвиц, оглушают серой завесой с лежащими на ней обугленными хлопьями, рассыпанными по полотнам, словно знаки недавнего вселенского пожара, который, быть может, только стихает.