Натуралистическая проза Кубина резко отличается от условного повествования романов Майринка. Используя схожие образы и сюжетные ходы – дом как живое существо, полуразрушенная постройка как анатомический препарат души, мрачный город как символ настроений, преображение реального пейзажа, происходящее в унисон душевным переменам героев, – авторы преследуют разные цели. Майринк наполняет свои пейзажи сумеречной атмосферой, ставит героев в пограничные ситуации, размывает границу между реальностью и фантазией, отдавая приоритет последней. Его метод полностью соответствует принципам символизма, согласно которым духовные феномены «реальнее реальности». Кубин создает «страну грез» на основе своих собственных переживаний и сновидений, стремясь придать им максимальную вещественность. Его роман пропитан социальным сарказмом и может считаться одной из первых антиутопий XX века. Герой повествования, такой же художник-график, как и сам Альфред Кубин, признается в эпилоге: «Действительность казалась мне отвратительной карикатурой на страну грез». Именно поэтому «Другая сторона» впоследствии была понята как серьезное футурологическое произведение, как предчувствие мировых войн и политических диктатур. Влияние книги Кубина с ее рельефными образами и разработанной драматургией упадка прослеживается в «Замке» Кафки и «Волшебной горе» Томаса Манна.
Роль пейзажа и архитектурных образов у Майринка и Кубина показывает два этапа в освоении германской литературой принципов экспрессионизма. Для Майринка сверхвыразительные образы, реальность, искажаемая чудовищным напряжением эмоций – это высшая точка духовных блужданий, их апокалиптический итог. Таковы сцены бунта в «Вальпургиевой ночи», разрушения Амстердама в «Зеленом лике», пожара в «Големе». При этом читатель до последней страницы книги остается в мире духовных сущностей, не возвращаясь полностью к обыденной реальности. Кубин заменяет чудесное путешествие в иную реальность длинным и утомительным путешествием по железной дороге, его герой ясно и точно воспринимает странный мир «города грез», и даже его кошмары отчетливы и пластически закончены. Художник сопровождает книгу сюитой рисунков пером – смутных небольших сцен, создавая мостик между своими литературными образами и графическими сериями.
Апокалиптическому пафосу Кубина и его стремлению связать текст и изображение горячо сочувствовал Кандинский. Основатель «Синего всадника» хорошо знал работы художника и упомянул их в русском варианте книги «О духовном в искусстве» (1914): «Самую реальную форму безвоздушно-удушливой реальной жизни мы находим у Чехова. Из западноевропейских художников к числу ясновидцев падения старого мира относится прежде всего полуславянин-полуавстриец Alfred Kubín. Он увлекает с непреодолимой силой в ужасную атмосферу твердой пустоты. Эта сила выливается как в его рисунках, так и в его романе “Die andere Seite”»36.
Кандинский и Кубин были знакомы со времени выставки объединения «Фаланга» в 1904 году, в 1909-м художники стали основателями Нового Мюнхенского художественного объединения. Кандинский включил рисунки Кубина в альманах «Синий всадник» и предлагал своим московским издателям выпустить русский перевод его романа37. Художник писал Кубину: «Они меня спрашивали об интересных немецких книгах, и я, разумеется, сразу назвал “Другую сторону”. Я им рассказал по возможности точно, кто такой Кубин-художник, мыслитель, человек. Мы тотчас же сошлись на том, что Ваша книга будет иметь очень большой успех именно в России»38. Кандинский прислал Кубину первый немецкий вариант книги «О духовном в искусстве»; помимо одобрения, тот предложил для исправления ошибок в немецком языке пройтись по тексту «вместе с хорошим писателем». В этом качестве Кубин посоветовал Густава Майринка, с которым затем переписывался Кандинский39. Литературные образы Кандинского также близки к теме «падения старого мира», однако русский художник идет гораздо дальше в построении художественного Апокалипсиса. Показательно, что в письме к Францу Марку художник упоминает Кубина среди любимых им художников, которые тем не менее являются его «антиподами»40.