Человек в искусстве экспрессионизма

В искусстве Нольде драматично переплетаются впечатления, фантазии, мифология. Кажется, художник все время сочетает несочетаемое, соединяет несовместимое. Словно всё соединяется и всё противостоит всему: и персонажи, и настроения, и цвета. Фундаментальность и легкость. Его раздражают и угнетают противоречия и несправедливости мира, но его искусство расцветает в воплощении этих противоречий. Например, ему не нравился Берлин с его порочной ночной жизнью, но в то же время он создает произведения, где эта безнравственная жизнь предстает веселой, манящей, привлекательной, яркой и очень эмоциональной: «Я рисовал изнанку жизни, с ее дешевыми румянами, скользкой грязью и порочностью, внешнюю мишуру жизни»⁶. Двухфигурные или многофигурные композиции: «Дама в красном платье» (1907), «В ночном кафе» (1911), «За столом и вином» (1911), «Зрители в кабаре» (1911), акварели 1910–1911 годов «Танцующая девушка», «Оркестр», «Актер», «Танцующая пара» и другие – все они полны остроты, насмешки; его персонажи – существа стихийные, подверженные мимолетным изменениям настроения, в их силуэтах чувствуется некоторая перекличка с произведениями Дега, с гротеском Тулуз-Лотрека, – пребывание в Париже не прошло даром. Будто бы незаконченность, нарочитая небрежность рисунка, расплывающиеся краски, нечеткость контуров – словом, кажущаяся какая-то неумелость – способствует впечатлению изменчивости, создает иллюзию живости танца, схваченного движения тела, – словно фото, сделанное на скорости.

Портреты, мотивы реального мира, религиозные сюжеты и мифические вымыслы, родная природа – все это на протяжении десятилетий будет воплощаться в произведениях Нольде. В них перемешаны фантазии и реальность, они полны одновременно безумных страстей, угрожающей стихийности и трогательной нежности.

Некрасивые лица и фигуры персонажей театральны, карикатурны, легкомысленны и драматичны, но одновременно в них есть что-то первозданное, инстинктивное, без сдерживающих начал. Они естественны в своей грубости, вульгарности, обаятельны в своей некрасивости. Их уродство скорее сказочно, нежели шокирующе неприятно. Сострадание Нольде человеку, особенно ущербному, и боль за его душевные и физические муки нашли свое выражение в цикле религиозно-мистических полотен на библейские темы. Кроме того, как пишет Лионель Ришар, «оправившись от тяжелой болезни, он испытывает настоятельную потребность передать в картинах горячую и глубокую веру»⁷. Стоит здесь вспомнить, что художник восхищался «задушевной искренностью и драматизмом Грюневальда», живописца XVI века, творчество которого по-настоящему было открыто в начале ХХ-го, оно повлияло на художников-экспрессионистов. Полиптих Нольде «Жизнь Христа», выставленный в 1912 году в Брюсселе и запрещенный к показу после протеста церкви, возможно, как-то навеян искусством Грюневальда, его Изенгеймским алтарем. У Нольде свой, очень субъективный, взгляд на религиозные темы. Бог и вера внутри обычного человека, – «…мне не нужен был Бог, который стоит передо мной, словно несокрушимый ассирийский владыка, мне нужен был Бог во мне самом, горячий и святой, как любовь Христова»⁸, – читаем мы в его записях. В этих картинах также проявляется его отношение к историческим корням человечества. Он представляет, как пишет Ю. Маркин, «апостолов и Христа в исторически достоверных народных типах – еврейских рыбаков и пастухов»⁹. В последующие годы Нольде создает и другие полотна на религиозные темы: например, «Иуда у первосвященников» (1922), «Положение во гроб» (1915). Застывшие маски ужаса гиперболизировано передают страдания персонажей, воплощенных в гротескных образах. Желтое, трагически изогнутое тело Христа с хилыми ногами и скрюченными пальцами – никакой возвышенности. В этих полотнах художник сравнивает страдания Христа и пророков с современностью. В них также проявилось свойственное для художников экспрессионизма предчувствие больших катастроф.

Причиной таких сломов истории Нольде видит в изменении отношений личности и природы, в отсутствии их близости. Художника волнует бесконечное отдаление человека от первооснов. Для него, выходца из крестьянской семьи, приверженца фундаментальности бытия, разрыв цивилизации с естественной средой – одно из потрясений. Сам он навсегда сохранил духовную связь с природой, которую воспринимал в качестве вселенского начала всего сущего.