Человек с яйцом. Жизнь и мнения Александра Проханова

В последний раз, уже будучи главным редактором «Советской литературы», он оказывается в Афганистане году в 89-м, на закате советского строя. Вместе с зампредом Олегом Баклановым они встретились с Наджибуллой, который к тому моменту не контролировал уже почти ничего — «и уже было видно, что через месяц-два его фиолетовое истерзанное тело будет болтаться на том самом дереве в центре Кабула». Президентский дворец, где размещался штаб 40-й армии, во время военного восстания Таная был подвергнут бомбоштурмовому удару, и от него остались одни обгорелые стены. Страшнее всего было знать, что и он сам был косвенно виноват в этом: режим Наджибуллы пал только после того, как СССР перестал поставлять ему бензин и танковые масла, бронетехника встала, и Афганистан превратился в планету Железяка. Еще и поэтому Проханов ненавидел Горбачева и Шеварднадзе: для него не было тайной, что те договорились с американцами о выводе войск и взаимном прекращении поставок, только мы все выполнили, а США продолжали вооружать моджахедов, и все знали об этом, но помалкивали. Из отдельных реплик Проханова на эту тему можно также понять, что Горбачев, когда уже было решено вывести войска, специально растягивал этот процесс на два года, вместо того чтобы сделать это сразу, чтобы получить на этом дополнительные политические очки. Кроме того, важным моментом было то, что Горбачев не поехал встречать возвращающиеся войска. В одной из своих опубликованных в перестроечной прессе бесед с генералами Проханов произносит: «Я верю, что все-таки состоится парад „афганцев“ на Красной площади. И президент, не встретивший войска, выходившие из Афганистана, будет стоять на Мавзолее по стойке „смирно“, а по брусчатке пройдут кандагарские, гератские, кабульские полки, протянут подбитую, подорванную технику, протолкают инвалидные коляски с ветеранами». Боль от того, что ничего из этого не произошло, вылилась в пронзительную сцену в «Сне о Кабуле», где Белосельцев, стоя на Мавзолее, принимает галлюцинаторный парад афганцев: по Красной площади идут убитые и калеки, ползет искореженная техника. «Первым на площадь въехал гусеничный тягач — тянул подбитый КАМАЗ, ржавый, окисленный, на спущенных ободах…» — цитировать эту сцену нужно целиком, но она занимает не менее двух страниц. Это — «третий тост» Проханова.

При всей своей склонности к ораторской риторике Проханов не тот человек, который делает заявления вроде «Афганистан перепахал меня». Однако довольно часто он упоминает, что «мирный опыт — ничто по сравнению с опытом, приобретенным под током». Фронтовик и автор «Горячего снега», старший товарищ, Ю. Бондарев однажды сказал ему: «Вы классический образец кабинетного писателя, ездившего в командировки. Но это было до Афганистана. Афганистан обжег вас: вы проникли в жизнь необычную, кровавую, военную… И стали другим человеком — у вас открылись неожиданные возможности». Личутин считает, что только с началом афганской войны Проханов «надел сюртук государственного человека».

Так что — плохо, что мы ушли оттуда? «Только мы ушли, и после ухода потеряли всю Среднюю Азию, а сейчас и Чечню потеряем, а потом, я думаю, и Татарстан, и Башкирию, потому что сейчас идет наводнение всех медресе, в Татарстане ваххабиты. Мы правильно сделали, что вошли в Афганистан, и неправильно сделали, что вышли из него. Империя, если она империя, должна осуществлять экспансию».

Друг Проханова Личутин, попрекавший его Афганистаном на протяжении всего их знакомства, считает, что Проханов просто из упрямства отказывается признать очевидное: афганская война стала тем, чем русско-японская для Российской империи. Он даже сообщает, что после многолетнего раздумья тот был «вынужден признать, что это был наш великий провал: нас втянули в эту войну, специально, чтобы восстановить против нас арабский мир», как сейчас заманивают в конфликт с исламом Китай, только уже в Ферганской долине. «Мы попали в Афганистан по дурости, это наша драма, стратегическая ошибка. Он это знает, но никому не рассказывает — как человек политики он обязан держать это в тайне. Мы посыпались не потому, что проиграли — мы там все выиграли — мы проиграли потому, что вошли туда, куда не следовало входить никогда. Русскому человеку противопоказано воевать в чужих границах, это не соответствует его психическим структурам. Русский человек — человек обороны, человек пространств, человек защиты». «Ага, Личутин, конечно, великий специалист по Афганистану», — саркастически замечает Проханов, когда я прошу его подтвердить или опровергнуть слова его друга. Косвенные подтверждения личутинской теории обнаруживаются меж тем в самих прохановских текстах. В «Африканисте» американец Маквиллен говорит, что временные победы СССР — западня, расставленная Западом, чтобы отвлечь нас вовне, а тем временем действовать изнутри, разлагая культуру и государство. В «Сне о Кабуле» генерал, отправляющий Белосельцева в Афганистан, чувствует, что эта страна — «преграда, на которую натолкнется Советский Союз, как падающий кувшин с молоком».