– Неужели ты правда собиралась выйти в море?
Она кивнула; перед глазами встал тот вечер, когда она составляла список. Собрала всю волю в кулак, наплевала на отсутствие знаний и атакующие, как стая коршунов, страхи.
– Собиралась.
– Даже катер купила, – он хмыкнул, но не весело – грустно, с оттенком боли из прошлого. – Поверить не могу. Чудище… Ты ведь могла утонуть. Первый шторм, и что тогда?
– Знаешь, мне было проще утонуть, чем жить без тебя.
Это была правда без излишней сентиментальности или жалости к себе, а от того и высказалась легко.
Мак развернул Лайзу лицом, долго и тяжело, поджав губы, смотрел в глаза.
– Никогда не рискуй собой, слышишь? Нас двое. Ты не одна. Никогда больше так не делай.
– Тогда я была одна. А теперь так делать не буду.
Прижатая к широкой груди щека, закрытые глаза и один на двоих пульс.
О том, как жила в одиночестве, о серых буднях, трудностях с вдохновением и деталях несостоявшегося морского плана она рассказала тем же вечером, когда они, закончив с переездом, сидели в машине, ели жареную картошку из картонной упаковки и смотрели на тонущий в прохладном розоватом закате город.
– Я чуть деру не дала из того магазина, когда продавец спросил меня про водоизмещение!
Мак делал вид, что трет глаза – деликатно пытался не хрюкнуть.
– Смешно тебе! А я вообще ни в зуб ногой о том, какие бывают двигатели. Он на меня смотрел, как на дуру! Ну, собственно, не так уж он был и не прав…
– Не дура. Просто редкая девушка, которая идет вперед несмотря ни на что.
– Да уж… А я и не знала все это время, что ты жил на яхте, голову сломала, почему дом пустой, пока доктор мне не сказал, где ты…
– Так вот кто ответственен за покупку катера!
– Мы ему его и подарим.
Лайза мягко улыбнулась.
Осень, теплый вечер, хорошо на душе. Внутри наконец появилось ощущение, что горбатое полотно жизни расправилось, разровняло складки, и впереди расстелилась долгая гладкая и счастливая дорога. Пусть иногда в дождь, а иногда в солнце, лишь бы вместе.
Отражали лучи уходящего солнца высокие небоскребы, висели вдали дымчатые, как вуаль, облака, теребил высыхающие листья ветер.
– А я видел тебя по телевизору в тот вечер.
– Правда?
Он смотрел на нее с такой теплотой, что Лайза порозовела. И почему-то смутилась.
– Я пацанка, да?
– С такими-то титьками? Уж прости за слово…
– Да я не об этом!
Она хлопнула его по колену и притворилась возмущенной. Каждое действие, каждый жест теперь доставляли особенное удовольствие и еще раз напоминали о том, что теперь можно все: шутить, дурачиться, сидеть обнявшись. Потому что теперь разрешено. Теперь есть время…
– Нет, Лайза, ты не пацанка. Ты чудесная женщина – мягкая и живая. Очень подвижная. И я очень гордился тобой тогда. Даже выкинул телефон за борт, чтобы не позвонить и не поздравить.
– Что, правда? Телефон выкинул?!
– Угу. А наутро поехал за новым. Мне шеф головомойку устроил, потому что я пропустил два вызова.
– Вот это да! А я тебе не рассказывала, как праздновала месяц нашего знакомства одна? В ресторане? Где какой-то идиот подсел ко мне за столик?
– Это какой еще идиот?! Найду и зарэжу!
Мак смешно скопировал акцент из популярного фильма, и Лайза рассмеялась, неуклюже дернула рукой и снова, как и когда-то, рассыпала остатки картошки по коврику и виноватыми глазами посмотрела на поднявшего брови водителя.
– Я все исправлю! Отработаю!
– Натурой?
– Э-э-э…
– Ну что ж, – водитель радостно потер ладони, – поехали!
С готовностью взревел мотор пригревшейся на холме машины.
– Если это называется отработкой, то я готова отрабатывать за все… Днем, ночью, в выходные…
Обнаженная Лайза мягко приподнялась и опустилась на то, по чему она истосковалась не меньше, а то и больше, чем по всему остальному – скользкому, горячему, тугому… ох, какой же она вновь стала пошлой. И как же она скучала по пошлой себе…
Расслабленное мужское тело под бедрами, взгляд из-под полуприкрытых век, лежащие на бедрах горячие мужские ладони.
– Сделай так еще раз…
Она вновь приподнялась, почувствовала, как влажная упругая головка почти выскользнула наружу и мягко села, сделала движение тазом вперед-назад, потерлась.
Не отрывая взгляда от округлой груди, Мак застонал.
– Обожаю твои соски… с ума от них схожу… Одна мысль о них – и стояк на полдня обеспечен. А теперь и этот «ежик»…
– Этот «ежик» там только потому, что брить его некому, – Лайза наклонилась вперед и медленно, смакуя каждое движение, поцеловала самые вкусные на свете губы. Потерлась своей грудью о мужскую, чем вызвала еще один хриплый стон.
– Что значит некому? Руки оторву любому, кто попробует…
– Мне было не до того, а тебя рядом не было.
– Так сегодня и займемся, не будем откладывать…
Она улыбнулась довольной кошкой, а когда Мак принялся подушечкой пальца ласково поигрывать с влажным клитором, ускорила темп, начала насаживаться до самого конца.
– Женщина, мне крышу от тебя снесет!
М-м-м…